Джеймс Кервуд - На равнинах Авраама
Джимс опустился на колени рядом с Туанеттой и здоровой рукой поддержал ее голову. Мгновение она почти касалась его груди. Глаза Туанетты были закрыты, губы не шевелились. И Джимс, полуживой от ударов, вспомнил Бога своей матери и, с трудом выговаривая слова, вознес ему благодарственную молитву за избавление Туанетты.
Закончив молитву, он наклонился и поцеловал губы, призывавшие на его голову все кары небесные.
Глава 11
Очнувшись от забытья, на время смягчившего муки души и тела, Туанетта увидела, что рядом никого нет. Ей казалось, что она пробуждается ото сна в привычном полумраке своей спальни. Сознание медленно возвращалось к девушке, и вдруг словно вспышка молнии озарила ей страшную истину.
Она села, думая увидеть Джимса. Но Джимса не было, да и сама она находилась совсем не там, где упала к ногам своего врага. Во время ее обморока Джимс аккуратно сложил пустые мешки и, устроив из них более или менее удобное ложе, перенес на него Туанетту. Она посмотрела на пол и, увидев мушкет и пятно крови, задрожала. Она пыталась убить его, а он ушел, оставив ее в живых!
Как незадолго перед тем Джимс, Туанетта почувствовала себя опустошенной. Частица ее души погрузилась в море тьмы, захлестнувшей все ее существо, и она поднялась на ноги, объятая невозмутимым покоем, словно комната, где она находилась, — пыльная, затянутая паутиной, заваленная мешками спелого зерна, — превратилась в монастырскую келью. Страсти улеглись. Если бы мысль могла убивать, Туанетта по-прежнему, не задумываясь, излила бы на Джимса свою месть, но ни за что на свете не прикоснулась бы снова к лежащему на полу мушкету.
Она подошла к лестнице и заглянула вниз. Сын англичанки не оставил после себя никакого знака, кроме кровавого следа, спускавшегося но ступеням и ведущего за порог мельницы. Злобное торжество проснулось в Туанетте при мысли о том, что благодаря ей Булэнов едва не коснулась та же смерть, на которую они и их соплеменники обрекли ее близких. Но это чувство быстро прошло. Как зачарованная смотрела она на капли крови, горящие на солнце. Джимс Булэн — там, во дворе, с ее мертвыми близкими! Мальчик, против которого мать настраивала ее с самого детства… мужчина, превратившийся в английское чудовище! Изо всех сил старалась она вернуть себе способность ненавидеть, жажду убивать, но усилия ее ни к чему не привели. Она шла по кровавому следу, ничего не слыша, кроме шума мельничного колеса. Внизу была пустота, вокруг — опустошение; само солнце, казалось, утратило свое тепло.
У порога Туанетта остановилась, — куда ни глянь, в воздухе висел волокнистый, неподвижный дым. Вдали сквозь дымную завесу над догорающими развалинами она с трудом различила какую-то фигуру, причудливо согнувшуюся под тяжестью ноши. Это было нечто бесформенное, искаженное солнечными бликами и хлопьями дыма, пляшущими перед глазами Туанетты, но живое, поскольку медленно удалялось от нее. За этим странным предметом двигалось что-то низкое и вытянутое. Туанетта догадалась, что это Джимс и его собака.
Она наблюдала за ними, пока те не скрылись из виду, и, — подождав несколько минут, медленно пошла в том же направлении.
Должно быть, Джимс видел ее, потому что вернулся, а за ним по пятам, словно оборотень, все так же плелась собака. Он где-то нашел куртку и уже меньше походил на дикаря, хотя лицо его было по-прежнему в копоти, земле и кровоточило в тех местах, куда пришлись удары мушкета Туанетты; оно хранило то же бесстрастное выражение, что и на мельнице. То было лицо индейца, смягченное безмятежным покоем. Когда, тяжело дыша, он остановился перед ней, она попыталась заговорить. У Туанетты еще оставался запас обвинений и немного свирепости, но это не придало ей сил нарушить молчание. Джимс пристально смотрел на девушку, и глаза его уже не казались глазами убийцы — напротив, в них застыла холодная, мучительная жалость. У Туанетты закружилась голова, и она слегка покачнулась. Но Джимс не протянул руку, чтобы поддержать ее. Он уже не был юношей. Не был и мальчиком, ненавидеть которого ее учила мать. Не был даже Джимсом Булэном.
Но голос его остался прежним.
— Мне очень жаль, Туанетта.
Джимс почти бессознательно произнес эти слова. Они вернулись из далекого прошлого, словно оживший призрак, память о котором и он, и она давно изгнали из сердца.
— Что ты здесь делаешь? — повелительным тоном спросила Туанетта.
Этот вопрос она могла бы задать и в те давние годы, когда он осмеливался приходить в Тонтер-Манор со своими глупыми подарками. Почему он здесь? Джимс повернулся в ту сторону, откуда пришел, и протянул руку — но не затем, чтобы Туанетта взяла ее в свои; его жест заменял слова. Она все поняла. Слезы? Едва ли. Оба были еще слишком оглушены пережитым потрясением. Неожиданный порыв ветра разметал волосы Туанетты по кружевной накидке из черного шелка. Она повиновалась Джимсу, слегка вскинув подбородок, — горе не укротило гордости, которая горела в ее глазах, сквозила в складке губ. Туанетта знала, что ей предстоит. Как бескрылый ангел, явившийся на землю, чтобы взглянуть на умершего, приближалась она к подготовленному Джимсом месту.
Джимс уже вырыл могилу. Она была неглубокой, и устилавшая ее трава делала ее не такой страшной. Лежа в могиле, Тонтер не выглядел несчастным. Трава прикрывала его голову, и Туанетта не увидела, что отца скальпировали. Она опустилась на колени и стала молиться. Джимс отошел в сторону; он понимал, что преклонить колени рядом с Туанеттой, когда его лицо и тело носят следы ее ненависти, было бы святотатством.
Мельничное колесо не унималось. Оно продолжало завывать и вскрикивать, хотя уже должно было бы многое понять; и вдруг Джимсу пришло в голову, что при жизни Тонтера все обстояло иначе. Должно быть, на крыше мельницы поселился сам дьявол!
Джимс терпеливо ждал, обводя взглядом размытый дымом горизонт. Смерть ушла, но она могла снова вернуться по ею же проторенной скорбной тропе. Джимс подумал об этом, оборачиваясь к склоненной над телом отца Туанетте. Казалось, прошло очень много времени, прежде чем девушка поднялась с колен. Она не плакала. Глаза, как синие звезды, мерцали на ее мраморно-белом лице. В потоке солнечного света волосы излучали неземное сияние. Красота Туанетты ослепила Джимса. И наоборот: устрашающий вид молодого человека испугал Туанетту, и когда Джимс снял с себя куртку, позаимствованную у одного из убитых, и накрыл ею труп Тонтера, у нее вырвался возглас протеста. Но она не проронила ни слова; только мельничное колесо продолжало нарушать тишину своими отравленными злобой стенаниями. Первые комья земли упали на тело барона. Туанетта не мигая смотрела в небо и, когда Джимс закончил свое скорбное занятие, вместе с ним вернулась к мельнице. Она наблюдала, как он идет за луком; поднимая его, Джимс разглядел, что принял за тело Туанетты труп жены Питера-младшего.
