Павло Загребельный - Капитан Шопот
— Вспомнил Ивана Божка... Что-то слыхал я, будто у него с нашей Богданкой?.. Это от него сын?
— Нет, нет, у нее муж... Хороший человек... А откуда ты знаешь о Барильчаке?
— Так, слыхал случайно...
Он не хотел до конца выкладывать, она не настаивала. Его жизнь не интересовала ее точно так же, как он не интересовался улицами, по которым ходил когда-то мальчишкой. Делать было нечего: нужно было вести его домой.
15.Машины мчались по улицам предместья. Молча, без сигналов обгоняли самосвалы и колхозные грузовики, одиноких туристов, которые возвращались с гор на ночлег, повизгивали тормоза на поворотах. Микола не отставал ни на метр от передней машины, в которой ехали капитан Шопот и майор из округа. Улицы городка всегда такие, казалось бы, прямые и широкие, от бешеной гонки по ним теперь стали невероятно запутанными, извилистыми, узкими, так что машина вот-вот могла либо перевернуться, либо заскочить на тротуар. И словно бы более длинными стали все улицы, потому что никогда так долго не приходилось Ми-коле ехать через городок,
Наконец передняя машина остановилась, затормозил и Микола. Капитан и майор соскочили на землю, пограничники спрыгивали следом за ними.
— Дальше пойдем пешком, — тихо сказал капитан солдатам, — тут недалеко. Товарищ майор возглавляет группу прикрытия. В квартиру со мной пойдут...
Он назвал Гогиашвили, еще нескольких пограничников, немного подумав, назвал и Чайку.
— Каждый должен знать свою роль. Я ворвусь в комнату. Гогиашвили — за мной. Вы, Чайка, не лезьте первым, потому что шпион такого же роста, как вы, можете схватить его первую пулю...
— Вы знаете, какого он роста?! — удивился Чайка.
— Это не играет роли. Слушайте, что вам говорят, и постарайтесь хотя бы сегодня держать язык за зубами. Я знаю случай, когда один человек неосторожно открыл рот именно тогда, когда бандеровец начал стрелять, и ему пробило пулей язык. Так. Всем понятно? За мной!
— Счастливо, — сказал майор.
— Спасибо. Если попытается выпрыгнуть в окно — держите его здесь. Ну, вперед!
— И до сих пор представлял тебя, Богдана, такой маленькой, какой видел в последний раз, — стараясь придать своему голосу хоть видимость растроганности, сказал Ярема, пожимая тонкую белую руку племянницы. Весь внутренне вздрогнул, когда увидел в кровати эту молодую женщину. Длинная белая шея, глаза, наполненные чистой, почти детской укоризненностью, — как она похожа была на своего отца! — Не знал, что у вас герой растет, гостинец бы привез, — попытался разбить неловкое молчание, наступившее в комнате.
Мария хлопотала на кухоньке, чистила картошку, готовила угощение для брата. А Богдана, еще слабая после родов, большой охоты к беседе не проявляла, лежала, улыбалась сонному ребенку, который теплым комочком спал рядом, изредка поглядывала на Ярему своими прозрачными глазами, которые могли бы пленить кого угодно.
Квартира у Марии была однокомнатная. Двухметровый коридорчик, кухонька, ванна. Ярема заполнил всю квартиру своей высокой фигурой. Прошелся от окна к кровати, на которой лежала Богдана с сыном, заглянул на кухню, похвалил Марию за заботливость, вернулся в комнату, сел у стола. И стульчик казался низким, как-то неудобно приходилось гнуть в коленях ноги, руки не знал куда девать, еще никогда не оказывался в таком глупом положении! Хорошо зная причину скованности, не мог отбросить от себя воспоминания об убийстве Ивана; та, бледная, длинношеяя, лежала на кровати, словно живое напоминание давнишнего преступления, словно обвинение. Что-то подсказывало ему, что и Мария и, может, племянница знают, как погиб Иван, и — это было бы самое худшее — догадываются о его, Яреминой, роли в этом преступном деле. Ни за что не зашел бы он к сестре, если бы не преследовали пограничники. Ехал бы от местечка к местечку, добрался бы до самого Львова, на Галицкий базар, поторговав малость, подался бы дальше, куда хотел, и никто бы не спросил у него, кто он такой и куда идет-едет, ибо здесь, слава богу, свобода, делай что хочешь. Свобода да не для него! Так по-глупому попался на глаза пограничникам и так быстро оказался в осаде, как хищный волк. Мог и не выскочить... Чудо помогло. Да собственная сообразительность. И до сих пор вздрагивал от внутреннего хохота, когда вспоминал историю с черным скворцом! Отвертел ему голову, как только вышел на шоссе. Руки вытер калиновым листом. Ждал на повороте, пока будет идти надежная машина. Не вскочил в первую. Пропустил несколько. Выбрал ту, что пришлась по душе. Как только шофер затормозил на повороте, Ярема уцепился за кузов, тихо перелез через борт. Доехал почти до самого города, в темноте, невидимый, соскочил с машины, неторопливо и беззаботно пошел дальше.
А в самом городе испугался. Почему-то казалось, что и в городе, и на всех дорогах и тропинках стоят патрули, которые имеют его приметы и схватят, как только увидят. Не поможет уже никакой птенец. Хоть жар-птицу неси в руках — не пропустят! Вот тогда и вспомнил о сестре, решил пересидеть у нее. Если бы он знал, что здесь еще и племянница! Тот болван Божок писал, что Мария замуж не вышла, живет одиноко. Получилось — соврал.
— А где твой муж? — спросил Ярема племянницу.
Он все время старался больше спрашивать, чем отвечать. На всякий случай придумал историйку о своей жизни для сестры, но для Богданы она не подходила. Что, если и эта станет интересоваться блужданиями дяди? Ведь знает небось о его службе у гитлеровцев, да и о бандеровщине...
— На службе, — тихо ответила Богдана, пугливо посматривая на ребенка: боялась разбудить его.
Ярема немного успокоился. Может, племянница молчалива именно потому, что не хочет раньше времени тревожить своего младенца? А он навыдумывал, что она враждебно настроена к нему!
Мария принесла тарелочки с нарезанными помидорами, огурцами, колбасой. Поставила на стол бутылку с горилкой.
— Не бойся, открою сам, — тихо сказал Ярема, показывая глазами на малыша, дескать, все понимаю, человек воспитанный...
Вскоре на столе уже стояли рюмочки, лежали вилки и ножи, появилась и миска с отварной картошкой, исходящей паром.
— Ну что ж, сестра, садись, — совсем растроганный промолвил Ярема. — Видит бог, не мы виноваты, что жизнь нас разбросала, что встречаемся через множество лет... Ну, а племянница что же?
— Спасибо, я еще не очень поднимаюсь, — подала голос Богдана, — вы уж без меня, пожалуйста...
Мария молча налила две рюмки.
— За что же выпьем? — спросил Ярема.
— Каждый за свое, — ответила Мария и первой опрокинула рюмку.
— О, ты по-мужски! Ну, будем здоровы!
Хрустнул огурцом, заработал крепкими челюстями. Зубы у него были все целы, камни мог перетирать! «Хорошая гуцульская закваска! Вот бы в характере так», — подумала Мария, следя, как Ярема глотает кусок за куском. Налила еще.
