Сергей Саканский - Искатель, 2013 № 09
— Ты, что ли, Уля?
— Я, кто же еще? Или ждал кого? — На Ульяну вдруг злость накатила. — Только все зазнобы твои нынче в покойниках числятся, или забыл?
Гриша молчал, будто и не слышал обидных слов. Скреб пятерней нечесаную голову.
— Пойдем, горе мое, я картошку нажарила. — Ульяне стало стыдно за то, что сказала, но слово не воробей…
Гриша поплелся за Ульяной на кухню. Сел на табуретку, принялся за еду. Съел, попросил добавки, запил чаем.
— Вкусно… А ты чего пришла-то?
— Вроде ты муж мне…
— Вроде муж… Только зря все это…
— Что зря?
— Ходишь, заботишься… Пропал я уже… да и не люблю тебя…
— Это ты от водки одурел, а не пропал. Я Мишку видела, он в бригаду тебя зовет, говорит, заработки хорошие. Там двое ушли, работать некому, он хоть сейчас тебя взять готов. Ну, Гриш?! Нормально ведь все. Может, хватит дурью маяться?
— Не знаю, подумать надо.
— Да что тут думать?! Пока думать будешь, он других возьмет, а ты с носом останешься. На что пить-то будешь?
— И то верно. Об этом я и не подумал… На питье тоже заработать надо. Ладно, уговорила, схожу к нему завтра. Довольна?
— Еще как! — Ульяна расцвела улыбкой. — Увидишь, все хорошо будет! — Она подскочила к мужу и чмокнула его в небритую щеку. — Мы тебя отмоем, отчистим, лучше прежнего засверкаешь! Все забудем и заживем! Как у Христа за пазухой!
— Ну, хватит, хватит, а то я как свинья…
— Своя свинья, родная…
Гриша засмеялся.
— Слушай, налей сто грамм, а? Тяжко мне что-то. Сердце так и стучит, того и гляди выпрыгнет…
Внезапно погас свет, и Ульяна на миг перестала что-либо видеть.
— Рассольчику выпей, капусткой квашеной закуси, вот и полегчает. А то ты завтра до Мишки не дойдешь… Где свечки-то у тебя? Зажгу хоть, не в потемках же сидеть.
Гриша махнул рукой в сторону буфета. Ульяна зажгла свечу, и мрак немного рассеялся.
— Как знаешь. — Гриша сунул руку куда-то за буфет, вытащил оттуда бутылку, где на два пальца плескался самогон, и вылил все прямо в рот. Встал и, шатаясь, пошел в комнату, плюхнулся на диван. Ульяна вошла за ним.
— Опохмелился? Легче стало? Ну, теперь спи. Я тут посижу немного. — Ульяна села рядом с Гришей, надеясь, что он уснет. На лицо ее падает лунный свет из окна, отчего оно кажется мертвенно-белым, почти голубым… Гриша смотрит на это лицо, губы у него дрожат…
— Ты сказала, что зазнобы мои в покойницах числятся… что ж, это правда, числятся… и цветок я не нашел, потому что двое их теперь. Как одному-то мне с ними справиться? Нет, не будет мне покоя на этом свете. Виноват я, виноват… — Гриша тоненько завыл.
— Господи! Да неужто опять начинается? В чем ты виноват? Говорила, не пей больше!
Но Гриша ее слов не слышит, он видит только бело-голубое лицо, которое растягивает губы в злобной ухмылке и потом высовывает изо рта черный длинный язык и пытается достать этим длиннющим языком шею Гриши. В какой-то момент лицу это удается, и, действуя языком как крюком, оно притягивает к себе Гришу за шею и смотрит прямо в глаза… Изо рта этого странного лица пахнет тиной и водорослями, оно ощерилось и душит Гришу… Потом из открытой пасти на Гришу хлынула вода, да такая холодная, что заломило зубы… Гриша вглядывается в лицо, но не может понять, кто это? Хотя понять это особенно важно сейчас, это вопрос жизни и смерти… Он чувствует, что должен понять, иначе — смерть… Он с трудом дышит, вода заливает глаза, мешая ему сосредоточиться, но на короткий миг вдруг отчетливо видит, кто это… и выдыхает прямо в пасть чудовища…
— Уля… ты… зачем ты… — внезапно он срывается на истерику, визжит и закрывает лицо руками, — уйди! Уйди, окаянная! Это ты, ты во всем виновата!!! Изыди, нечисть проклятая! — Гриша начинает истово креститься, потом хватает Ульяну за горло и крепко держит. — Нечистая… тварь… убью…
Ульяна, испугавшись этого приступа безумия, ударяет Гришу чем-то тяжелым по голове, он ослабляет хватку и падает на подушку. Ульяна выбегает из дома, держась рукой за горло, вся в слезах… Она не замечает, что в кухне горящая свеча падает на стол, опрокинутая сквозняком…
В родительском доме Ульяна выплакалась и успокоилась. А что она хотела? Ладно… видно, сон ему приснился дурной. Завтра встанет, протрезвеет и к Мишке пойдет. Деньги рано или поздно все равно закончатся, волей-неволей о заработке думать придется.
Ульяна ложится и видит сон. Странный, пугающий… Прыгают они с Гришей через костер, но руки у них разъединяются, и Гриша прямо в костер тот падает, а Ульяна на земле остается. Потом видит она бушующее пламя, а в нем Гриша… руки тянет к ней, помощи просит, а она смеется… Лицо у него страдальческое, вместо волос огненные языки пламени. Но Ульяна помогать не торопится, просто смотрит и смотрит… вроде как ее это не касается… потом внезапно она осознает, что это муж ее, Гриша, горит, бросается к нему, кричит, да поздно уже… плавится Гриша на ее глазах, как Снегурочка из сказки… Плавится и исчезает, только крик слышит Ульяна, да не поймет чей — его или ее?
В ужасе открывает Ульяна глаза — в стеклах оконных всполохи видны. Выглядывает в окно — пожар! Пламя взмывает вверх, освещает окрестности. Люди уже бегут… Ульяна выскочила из дома, тоже бежит. Господи, сон-то в руку! Молит Бога, чтобы это не Гриша… Соседка впереди бежит, Ульяна ее догнала.
— Тетя Глаша, кто это горит?
— Улечка, Господи! Слава Богу, ты здесь! Гришин дом горит! Господи помилуй!
Ульяна осела на землю. Все, и правда конец. Кто-то бежал мимо нее, ее подняли, посадили на скамейку, Ульяна как в тумане, только твердит все:
— Как Гришин дом? Неужели Гришин? А он-то где? Гриша, Гриша, где?
Кто-то успокаивает ее, гладит руками по голове, но Ульяне кажется, что Гриша руки к ней тянет, помощи просит, а кто-то не пускает ее, кто-то злой и жестокий. Она вырывается от этого кого-то и бежит на пожар. Возле дома уже толпа собралась, хотя теперь это трудно назвать домом. Пока пожарные приехали, дом и сгореть успел. Ульяна ходит по пожарищу, ищет что-то, если увидит что-то, наклоняется низко, всматривается. Поднимает головешки, крутит в руках, выбрасывает. Вдруг натыкается на что-то, выуживает это из пепелища, подносит к глазам — так и есть, кость… человеческая… В ужасе отбрасывает ее от себя, и последнее, что она еще слышит, это чей-то надрывный крик.
— Да уведите ее оттуда, Господи! Хоть кто-нибудь!
Пара мужских рук подхватывают упавшую Ульяну, выносят с пожарища и кладут на траву. Кто-то брызгает ей водой в лицо, но Ульяна не открывает глаз.
— Господи! Горе-то какое! Молодой ведь совсем еще! — Баба в синей кофте всхлипывает и отворачивается. За ней и другие начинают причитать да хлюпать носами.
