Ромэн Яров - Искатель. 1969. Выпуск №3
— Почему? Ведь я…
Мольнар не слушал. Слегка покачиваясь и то и дело опираясь рукой о стену, он спустился по лестнице в подвал. Подошел к двери силовой. Замок был сложным, а пальцы еще не приобрели нужной гибкости. Наконец ему удалось войти внутрь. Лампы загорелись автоматически. Он увидел толстые медные провода, рубильники и щиты с изображением черепа и перекрещивающихся костей. Это была главная сеть. Он поискал аварийную. Сначала выключил аккумуляторы и сорвал провода.
— Что вы делаете?!
Это был Дорн.
— Немедленно выйдите вон! — сказал Мольнар.
— Но этого же нельзя делать… опыты… все остановится. Препараты погибнут.
Мольнар потянулся к главному рубильнику.
— Нет! — крикнул Дорн и кинулся на него.
Мольнар оттолкнул Дорна. Рука Эгберга была сильной. Дорн ударился головой о распределительный щит и упал. Мольнар рванул рубильник. Свет погас. Он вырвал предохранители, кинул их в ящик с аккумуляторами и вышел на лестницу. Где-то наверху ревела сирена.
«Препараты погибнут», — подумал он. Потом вспомнил о трехмесячной жизни мозга Эгберга, бессонном бдении, стеклянных стенках сосуда и глазах, у которых нет мускулов, чтобы изменить положение, о бдении в полном сознании того, что, кроме ожидания, уже ничего не может быть.
Он пошел к воротам.
— Вы уходите, доктор? — спросил привратник.
— Да.
— Мне пойти с вами?
Мольнар внимательно взглянул на него.
— Зачем?
— Вы спасли мне жизнь, доктор. И вы уходите, когда в институте тревога и я слышу сирену. Вы уходите надолго?
— Да, но ты останься… Санчо.
— Меня зовут Томб.
— Меня тоже по-настоящему зовут Мольнар.
Он кивнул Томбу, вышел за ворота и начал спускаться по тропинке вниз.
Перевод с польского Е. ВАЙСБРОТСергей ЖЕМАЙТИС
ОСТРОВ ЗАБЫТЫХ РОБОТОВ
Легкий катер «Мустанг» с добродушным урчанием перебирался с одной волны на другую. Вода казалась тяжелой как ртуть, и была такой же серебристо-серой, как и небо, затянутое облаками.
— Осколки циклона, — с сожалением сказал Костя, показывая глазами на небо. — К нам шел приличный циклон, да его расстреляли возле Суматры. Теперь мы с тобой можем рассчитывать самое большее на свежий ветер.
Я молчал, слушал и любовался пастельными тонами неба и воды. Мне порядком надоел ветер.
Позади остался пестрый буй, отмечающий восточный угол загона для китовых акул. Нас провожает веселая ватага дельфинов Тави и Протея, охраняющих границы ферм и плантаций. Недавно их сменили другие часовые-дельфины, и двое друзей с радостью увязались за нами. Костя перевел рулевое управление на автоматику: мы должны были пересечь строго по прямой сто километров еще не освоенной целины, взять пробы воды и составить график плотности планктона на этой акватории. Костя возложил на себя, по его мнению, самую «трудную» часть работы: он сидел в прохладном шкиперском кресле, вертел в руках какую-то проволочную штуковину, поглядывал на лаг, подавал мне команды. А я, свесившись за борт, с трудом зачерпывал воду в длинный узкий стакан емкостью в пятьсот кубиков. Я беру пробы через каждые двести метров. Не так просто набрать воды, перегнувшись за борт на довольно быстром ходу. Я уже утопил один стакан. И нет гарантии, что такая же участь не ждет весь комплект лабораторной посуды. Костя делает вид, что не замечает моих мучений, и все-таки, кажется, его слегка мучает совесть, потому что он все время старается развлечь меня местной хроникой новостей. У Кости замечательная особенность — ничего не пропускать мимо. Он знает все, что творится на нашем острове и в лагуне, где через своего друга дельфина Протея он завел обширные знакомства среди приматов моря.
Костя вдруг захохотал, передвинул белую широкополую шляпу на затылок:
— Пока мы плескались в лагуне, жена биолога Нильсена — Гера улетела на попутном гидролете. Опять зачерпнул половину. Набери еще. Не ленись. Сопротивляйся всеми силами одолевающим тебя порокам. Вот и молодец. На нее сильное впечатление произвели желтые крабы. Вчера несколько экземпляров сделали ей ночной визит. Некоторым так понравился остров, что они не хотят возвращаться в море, вырыли себе норы в кокосовой роще или облюбовали трещины в базальте и после заката солнца бродят по острову. Она сказала мне на прощанье: «Я восхищаюсь вашим героизмом, но я сама больше не в силах. Они стали прыгать с потолка, когда я была еще в постели». Представляешь сцену? Да! Я утром перекинулся парой слов с Лагранжем. Сегодня будут устанавливать датчики в голове Большого Жака. Неужели и у кальмаров есть что-то похожее на разум? Я — за! Жак относится к самому совершенному виду в генеалогическом древе головоногих. И если у него такой сверхмощный аппарат воздействия на психику окружающих, то почему бы и не быть каким-то зачаткам ума. Лагранж говорит, что они сконструировали прибор, улавливающий гипнотизирующие излучения Жака. Где найти время? Как бы мне хотелось заняться и этой проблемой!
Я его почти не слушал, брал пробы воды и одновременно предавался размышлениям…
Вот уже месяц, как мы живем на плавающем острове, сооруженном из литых базальтовых блоков. Это один из множества искусственных островов, разбросанных в просторах Мирового океана. На нашем острове обязательная биостанция, многочисленная колония дельфинов и китовая ферма; она-то и привлекла нас больше всего, когда надо было выбирать место для летней студенческой практики. Костя болтал без умолку под аккомпанемент моря, а я черпал воду и почему-то вспоминал первый вечер на острове…
Океан отходил ко сну. Пассат чуть дышал. Двадцатиметровые колеса воздушных генераторов вращались так медленно, что можно было пересчитать их блестящие лопасти. На западе стояла перламутровая стена, вся она трепетала и переливалась. Где-то там, за этой радужной стеной, умирала «Адель» — по старой традиции циклоны носили женские имена. Туда с нашего острова весь день летели метеорологические ракеты, нацеленные в эпицентр вихря — сердце «Адели». Она тщетно стремилась уйти, вырваться из-под метких ударов. Но у нее не хватало сил: к нам она подошла уже порядком израненная после бомбардировок с воздуха и обработки конденсаторами водяных паров.
Мы с Костей сидели под силиконовым колпаком на вершине смотровой башни. Вернее, я сидел, а Костя стоял и смотрел на радужную стену, чему-то улыбался, барабаня пальцами по толстой прозрачной стенке. Колпак слегка раскачивался, создавая полное впечатление, что мы висим в гондоле учебного аэростата для тренировочных прыжков с парашютом. Хорошо и немного жутковато болтаться на шестидесятиметровой высоте.
