Луи Буссенар - С Красным Крестом
Негритянка в восторге смотрела на Фрикетту, быстро что-то говорила, стараясь выразить свою благодарность.
– Да, да!.. – прервала ее Фрикетта, – долго мы можем проговорить так, не понимая друг друга. Ты милая девушка, но я с удовольствием рассталась бы с тобой. Ах, если б ты помогла мне вырваться отсюда!..
Так как свидание тюремщицы с заключенной несколько затянулось, то следовало прервать его из боязни навлечь подозрение властей.
Так и случилось.
Через два дня негритянку заменил старый негр с седой бородой и угрюмой наружностью. Его появление опечалило Фрикетту. Но старик низко поклонился ей и, взяв ее руку, почтительно поцеловал, потом тихо произнес одно слово:
– Барка!
Изумленная и обрадованная Фрикетта повторила:
– Барка!
Старик сделал знак рукой, приложил палец к губам и медленно вышел. Через пять минут он вернулся в сопровождении денщика Фрикетты, самого Барки во плоти, но еще больше исхудалого.
Добрый араб был так счастлив видеть свою благодетельницу, что смеялся, плакал, плясал, прыгал, говорил глупости – точно совершенно потерял голову.
Старый негр одним словом, произнесенным на его родном языке, вернул его к действительности.
– Правда, – сказал Барка, – я теряю время, а между тем минуты дороги. Этот старик – отец слепой, которую ты спасла, сида… Он объявляет, что в знак благодарности готов сделать все. Он готов отдать за тебя свою жизнь.
– Нет, нет!.. Пусть он обоим нам даст свободу.
– Да, он думает помочь нам бежать, рискуя собственной жизнью. Но тебя не должны узнать… а ты одна белая женщина здесь… Если б не это…
– Тогда было бы нетрудно бежать?.. Да?.. Значит, для этого мне не следовало бы быть белой?
– Да, он говорил так.
– Хорошо! Завтра я превращусь в негритянку.
– Да… выкрасишься… в черный цвет. А если пойдет дождь, если ты вдруг упадешь в воду, краска сбежит.
– Нет, я стану настоящей негритянкой, и краска моя будет так прочна, что ей не страшны будут ни вода, ни мыло.
Прошло еще два дня. Теперь старый негр приходил с дочерью, уже вполне выздоровевшей.
ГЛАВА IV
Несмотря на суровую наружность, у старика, по-видимому, было доброе сердце. Исполняя должность, при которой ему постоянно приходилось наталкиваться на нравственные уродства и физические недостатки, он загрубел, но любовь к дочери пробудила в его сердце благодарность. Он теперь обожал Фрикетту, спасшую дочь, и решился отблагодарить ее, вернув ей самое драгоценное – свободу.
Он давно уже поселился в этой стране, еще до занятия ее итальянцами, и прежде служил у хедива. Итальянцы оставили его в должности, в которой он состоял, а так как он отличался исполнительностью, то приобрел неограниченное доверие у властей.
Барка объяснил ему, что его госпожа из белой превратится в негритянку, и старик, слушая его, не очень верил. Кабил отвечал очень серьезно, что для тэбии нет ничего невозможного – доказательством тому служит излечение его дочери. Кроме того, он рассказал о бегстве с Мадагаскара, как всю ночь тебию, его самого и даже зебу окружало пламя.
– Да, мы пылали, а между тем не горели. Все это от того, что тэбия всемогуща.
– Хорошо! Скажи ей, чтоб была готова сегодня ночью. Ей принесут платье.
Барке удалось свидеться на минуту с Фрикеттой, чтобы предупредить ее, что решительная минута настала. Он ушел от нее, повторив последние слова старика:
– Сегодня ночью будь готова.
Фрикетта радостно захлопала в ладоши и весело воскликнула:
– Отлично! Да здравствует свобода!
Вечером тюремщик и его дочь, имевшие, само собой разумеется, право во всякое время дня и ночи ходить по мрачному зданию, отправились в камеру Фрикетты.
У старика в руке была маленькая лампа с частой сеткой для защиты пламени от москитов.
При виде молодой девушки оба остолбенели от изумления.
Лицо, руки, шея Фрикетты были превосходного черного цвета, на котором резко выделялась ослепительная белизна зубов; губы напоминали своей краской спелые гранаты, и сверкавшие глаза были круглы, как шарики. Одним словом, согласно своему обещанию, тэбия превратилась в прекрасную негритянку с тонкими, изящными чертами лица, с капризным выражением и вызывающей улыбкой.
Старик, оставив при Фрикетте дочь, отправился в помещение Барки. Негритянка – настоящая – принесла под мышкой узелок с платьем, какое обыкновенно носят местные женщины. Все было безукоризненно чисто. Вероятно, то был парадный костюм нубийки. Она сделала Фрикетте знак, чтобы та одевалась, и ловко помогала ей. Сначала она подала большой кусок белой ткани местной выработки с отверстиями для головы и рук; затем – длинный кисейный шарф очень тонкой кисеи, служащий поясом, и, наконец, легкие полотняные панталоны и маленькие соломенные туфли.
В таком костюме Фрикетта походила на самую хорошенькую, самую кокетливую и резвую магометанку. Оставалось только соорудить прическу, которой украшают себя местные щеголихи и которая закончила бы общее впечатление наряда.
Искусная в этом отношении нубийка разделила все волосы Фрикетты на четыре части от лба до затылка, сплела их, удивляясь их тонкости, и сделала из них одну косу, которую посыпала чем-то черным, причудливо обвила ее вокруг головы и крепко приколола длинными тонкими серебряными шпильками.
Сама Фрикетта, посмотревшись в зеркало, не узнавала себя.
В ту же минуту вошел Барка, переодетый арабом. Костюм одного из бродячих горных племен, кочующих по берегам Красного моря, Индийского океана и Персидского залива, очень шел ему.
Увидев Фрикетту, он жестами выражал свое изумление, доходившее до комизма.
– О сида! – воскликнул он, глядя на Фрикетту. – О сида, никогда я не думал, что ты можешь сделаться негритянкой. Отцу, матери, брату никогда бы не узнать тебя… Я, твой слуга, не распознаю, ты тэбия или взаправду негритянка.
Молодая девушка разразилась веселым смехом, переливавшимся, как трели соловья, и отвечала:
– И знаешь, Барка, ведь краска прочная… ни холодная, ни горячая вода, ни масло, ни мыло не берут ее.
– Только ты ведь не всегда останешься негритянкой?
– Останусь ровно столько времени, сколько нужно, чтобы убежать.
– Хорошо! Хорошо!
Старик прервал эту оживленную беседу и сказал Барке по-арабски:
– Друг, время проходит, пойдем к тебе в комнату, привяжи меня, свяжи покрепче, не бойся… Надо чтоб подумали, что ты напал на меня… Если б итальянцы стали подозревать, что я помог тебе, они закопали б меня живого. Скажи тэбии, что я благословляю ее и что воспоминание о ней будет жить в моей душе до последнего дня моей жизни. Скажи ей, чтобы она также привязала мою дочь… хорошенько.
