Игорь Козлов - Искатель. 1982. Выпуск №6
…В тот раз они, как обычно, ошвартовались в Пирее, был полдень, и команда выехала на пляж. Здесь-то они и увидели группу босоногих ребятишек, державшихся в стороне от других детей и говоривших то по-русски, то по-гречески. Федотов, который тоже решил поплескаться в теплых водах Эгейского моря, первым обратил внимание на этих ребят, подсел к ним, разговорился. Оказалась обычная печальная история. Их родители выехали из СССР в Грецию к своим родственникам. Из писем, что получали они до отъезда из России, жизнь в Пирее казалась им райской благодатью, а когда приехали, то… Всем ребятам пришлось идти в первый класс, так как они не знали греческого. Наиболее бойкий и разговорчивый мальчишка из этой группы, Андрей Стилитос, сказал, что он вообще не ходит в школу, потому что надо помогать отцу и матери содержать семью. Была среди них и хрупкая черноволосая девочка — Лена Чалукиди. Оказалось, что отец у нее — рабочий в каком-то дорожном строительстве, мать же — прядильщица на ткацкой фабрике. Они почти не бывают дома, но все равно на жизнь не хватает, и поэтому детям приходится работать тоже: братья — чистильщики обуви, Лена же ведет домашнее хозяйство. «А что у них было в России?» — спросил тогда кто-то из матросов. «Двухэтажный дом, — ответила Лена. — А здесь малюсенькая квартирка без удобств, за которую они платят 750 драхм в месяц. Отец же получает 120 драхм в неделю, а мать — 75».
Федотов уже подходил к своей каюте, как вдруг увидел Голобородько и Таню Быкову, официантку, которые, видимо, дожидались его. За последние дни на «Крыме» случилось столько всего, что почти от каждого обращения к нему кого-либо из членов команды помполит ждал очередной неприятности. Точно так же и сейчас, увидев насупившегося электромеханика, который первым принес весть о контрабанде на судне, и не менее понурую Танюшку Быкову, Федотов сразу насторожился.
Голобородько откашлялся, словно перед выступлением на собрании, и, когда Федотов поравнялся с ними, сказал хрипло:
— Вы не примете нас, Вилен Александрович?
— Что, решили наконец-то меня на свадьбу пригласить? — попытался пошутить Федотов.
— Куда там на свадьбу, — безнадежно махнул рукой электромеханик. Потом вдруг неожиданно насупился, дернул за руку Таню: — Вот, списываться с судна решила.
— Чего так? — удивился Федотов, — Вроде бы на таком прекрасном счету — и вдруг списываться?.. А ну давайте-ка потолкуем.
Федотов достал из холодильника «дежурную» бутылку «Нарзана», разлил воду по высоким, узорчатым бокалам, повернулся к Быковой:
— Ну что там у тебя случилось?
Таня уныло посмотрела на помполита, потом на Николая, сказала тихо:
— Не буду я с ней больше работать. Ни за что!
— С кем «с ней»? — не понял Федотов.
— Ну-у, с директором нашим…
— Что так? — насторожился при упоминании о Лисицкой Вилен Александрович. И тут же добавил на всякий случай: — Ирина Михайловна прекрасный человек, отзывчивая…
— Это она с вами отзывчива, — буркнул Голобородько. — А послушали бы, как она с официантками. — Он замолчал, хмуро посмотрел на помполита, добавил: — Да чего я, собственно говоря, о ней пекусь, если какой-то Жмых, только потому что он на саксофоне играет…
— Как тебе не стыдно! — вскинулась на него Таня, и ее лицо залилось краской. — Наслушался всяких сплетен!..
— Тихо, тихо вы, — остановил молодых Федотов. — Успеете еще и после свадьбы поскандалить. Давайте-ка лучше по порядку насчет Лисицкой.
Насупившийся Голобородько кивнул на Быкову:
— Пусть лучше она, а то опять скажет, что не в свое дело суюсь.
— Ну, голуби… — Федотов осуждающе покачал головой. — Трудно же вам придется в жизни, если будете так по всяким пустякам цапаться. Таня, что случилось?
— Трудно с ней очень работать, просто невозможно, — тихо сказала Таня. — Думаете, мне хочется с судна уходить? — Она всхлипнула, ладошкой вытерла выступившую слезинку и вдруг добавила с неожиданно появившейся решимостью: — А с этой хамкой я больше работать не буду! Другие девочки, если у них гордости и самолюбия нет, пускай работают, а я не буду. Ведь вы не знаете, какая она! С начальством так прямо «тю-тю-тю», с пассажирами нас учит пониже раскланиваться, а сама с нами…
Федотов слушал сбивчивый рассказ официантки и не верил своим ушам. Неужели права майор Гридунова, и он что-то просмотрел? Впрочем, все это еще надо проверить. Таня возбуждена, запальчива, вот и…
— Раньше-то она еще как-то сдерживалась, помягче была, — словно отвечая на его вопросы, говорила Таня, — а в последнее время постоянные оскорбления. У ней только киоскер наш, Зиночка, в хорошеньких ходит. Да если бы только это. Вот скажите: кто ей давал право говорить, что у нас совесть нечиста? Да ей ли об этом говорить?!.
Быкова, словно споткнувшись, неожиданно замолчала, шмыгнула носом, виновато опустила голову, добавила тихо:
— Может, какая из девочек и купит где-нибудь лишнюю косынку или очки там в подарок, так это же… — Она опять замолчала, дрожащей рукой взяла бокал, отпила глоток воды.
Внимательно слушавший Федотов дождался, когда она поставит бокал на столик, спросил:
— Таня, а почему ты так сказала: «Ей ли об этом говорить?»
Девушка бросила короткий взгляд на Николая, потупилась, виновато пожала плечами.
— Да я не знаю… Может, и не было ничего?
— Чего ты мямлишь? — оборвал ее Голобородько. Он резко повернулся к Федотову. — Когда мы предпоследний круиз делали, то она на столе у Лисицкой советские деньги видела.
— И не деньги, а только десятку, — вскинулась Таня.
— Пусть десятку, — нехотя согласился Николай. — Все равно не положено. Она должна была сдать эти деньги…
— Стоп! — резче, чем обычно, остановил электромеханика помполит. — Ну-ка, Татьяна, рассказывай.
— Ну в прошлый рейс это было. Вышли мы тогда из Одессы, пришли в Латанию. Как раз мое дежурство. Пассажиры готовились к поездке в Крак-де-Шевалье, в ресторане никого не было, ну и Ирина Михайловна сказала, чтобы мы помогали по кухне. Повар, мол, заболел, и девочки не справлялись. Вот. Ну я работала на кухне, как вдруг мне передали, что меня вызывает к себе Лисицкая. Я пошла тут же. Пришла к ней в кабинет — закрыто. Тогда я пошла в ее каюту. Смотрю, ключ торчит из двери. Ну я стукнула для порядка и тут же вошла. А Ирина Михайловна стоит ко мне спиной и что-то у стола делает. Я остановилась у порога, говорю: «Можно?», а она вдруг как вскинется, обернулась этак резко ко мне и как закричит: «Какого черта?!»
— Что, прямо вот такими словами? — прервал ее Федотов.
— Ну конечно. Я поначалу опешила и говорю: «Так вы же меня вызывали». Тогда она резко вся изменилась и говорит: «Извини, Танечка, нервы, совсем забыла. Мы сейчас сойдем на берег, надо фруктов закупить, а повар заболел, так что подбери, пожалуйста, еще двух девочек — поможете мне. А сейчас ступай, ждите меня у трапа». И повернулась ко мне спиной. Так вот, когда она поворачивалась, я и увидела десятирублевую бумажку. Понимаете, у нее на столе что-то лежало накрытое газетой, а чуть-чуть в стороне лежала эта десятирублевка. Ну-у, словно выпала из общей кучи.
