Виктор Егоров - Чекисты рассказывают... Книга 2-я
— Кстати, мой шеф собирается куда-то уехать.
— Фон Ортель?
— Да. Он был очень доволен, говорил, что ему оказана большая честь, что дело очень крупное.
— Куда?
Майя только пожала плечами.
— Не сказал.
— Майя, постарайтесь восстановить в памяти все подробности разговора, все детали, намеки. Это очень важно!
Девушка и сама понимала, что это важно, но только покачала головой.
— Я спрашивала, не говорит. Вот разве что... Нет, вряд ли это имеет значение. Обещал мне привезти, когда вернется, персидские ковры.
Кузнецов был взволнован. Интуицией разведчика он чувствовал, что между приглашением работать в разведке и предполагаемым отъездом фон Ортеля есть какая-то связь. Персидские ковры... Вряд ли это случайно. Они тоже имеют какое-то отношение к операции, в которой Ортель, судя по всему, должен сыграть не последнюю роль.
Прощаясь, Кузнецов дал девушке наставление:
— Постарайтесь вытянуть из него все возможное. Прикиньтесь расстроенной его отъездом. И запомните каждое его слово, каким бы пустяком оно не казалось на первый взгляд.
Очередная встреча Кузнецова с фон Ортелем произошла вечером следующего дня в ресторане при офицерском казино. Фон Ортель успел до прихода Зиберта выиграть двести марок у какого-то подполковника-летчика, был по этому поводу в хорошем настроении и слегка пьян. Он ничем не напомнил о прошлом разговоре, но неожиданно сказал:
— Такому человеку, как вы, Зиберт, нужны друзья, способные оценить ваши достоинства и найти им должное применение.
Только далеко за полночь эсэсовец напомнил Зиберту о своем предложении. Он был уже очень пьян. Может быть, из-за возбуждения, связанного с предстоящим отъездом, но Ортель впервые за время знакомства с Зибертом потерял над собой контроль. Глаза его лихорадочно блестели, всегда аккуратно причесанные волосы растрепались, речь стала сбивчивой и невнятной. Когда он наливал Зиберту очередную — бог весть какую по счету — рюмку коньяку, его всегда твердая рука непривычно подрагивала. Несколько капель жидкости расползлись на крахмальной скатерти.
— Ну, Пауль, так что вы надумали?
Кузнецов рассмеялся.
— Вы мне не сказали главного, штурмбаннфюрер, что я должен буду делать?
— То же самое, что вы уже делали много раз, — рисковать жизнью. Правда, не в этом мундире, а в штатском. И еще разница: в случае успеха кроме новой ленточки вы получите деньги, настоящие деньги, а не эти паршивые марки, которые вы так щедро швыряете в жалких кабаках.
Фон Ортель схватил Кузнецова за плечо, чуть не силой пригнул к столу и жарко задышал в самое ухо:
— Это будут настоящие деньги, мой друг, с которыми не пропадешь нигде, даже если наш любимый великий рейх лопнет как мыльный пузырь! Золото, доллары, фунты! А такие люди, как мы, Зиберт, всегда пригодятся. Конечно, с русскими не столкуешься. Меня они попросту повесят. Вы, может быть, отделаетесь десятью годами где-нибудь в Сибири. Тоже перспектива не из лучших. Но, слава богу, на земле еще есть неплохие места — Аргентина, например. А с американцами, я уверен, мы рано или поздно поладим. Нужно только время...
Кузнецов был ошеломлен этим невероятным цинизмом. Или, быть может, провокация? Вряд ли... Такие опасные речи в гитлеровской Германии никто не рискнул бы произносить, даже провоцируя. Нерешительно, словно раздумывая, Кузнецов сказал:
— Так вы думаете, Ортель, что наше дело плохо?
— Швах, — и фон Ортель грубо выругался. — После Сталинграда и Курска нас может спасти только чудо. А роль чудотворцев поручена мне и Скорцени... Ну, и еще кое-кому. Вы тоже можете стать одним из святых, если только захотите. Выпьем за чудеса!
Выпили. Фон Ортель продолжал:
— Я отправляюсь в Иран, мой друг.
Зиберт очень естественно удивился:
— В Иран? Я думал, ваша специальность Россия.
Ортель мотнул головой.
— На сей раз Иран. В конце ноября там соберется Большая Тройка: Рузвельт, Черчилль, Сталин. В Тегеране. Мы их ликвидируем.
Николай Иванович почувствовал, как внутри у него словно что-то оборвалось. Он с трудом удержался, чтобы тут же под грохот оркестра, звон рюмок, пьяные возгласы гитлеровцев не выстрелить в самодовольное, красное от выпитого коньяку лицо эсэсовца. Сдержался, только изо всех сил сжал на несколько секунд кулаки.
Фон Ортель между тем увлеченно продолжал:
— Вылетаем несколькими группами. Людей готовим в специальной школе в Копенгагене. Вам, возможно, тоже придется туда отправиться, чтобы получиться кое-чему.
— Что ж, — твердо сказал Кузнецов. — Я согласен. Если вы во мне уверены, можете считать, что с сегодняшнего дня я нахожусь в вашем распоряжении.
Фон Ортель с силой ударил кулаком по столу:
— Вот это мужской разговор, Пауль! Разумеется, я в вас уверен!
Как ни заманчиво по первому побуждению было сразу уничтожить фашистского убийцу, командование не позволило Кузнецову и пальцем тронуть фон Ортеля. Более того, Николаю Ивановичу было приказано проследить, чтобы с ним ничего не случилось.
— Вы можете достать фотографию фон Ортеля? — спросил Медведев.
Кузнецов задумался и с сожалением покачал головой.
— Боюсь, что сфотографировать его незаметно, так, чтобы получился отчетливый снимок, невозможно. Он очень осторожен. На улице всегда натягивает козырек на самые глаза, в помещении садится в тень, подпирает левой рукой щеку. Да и времени уйдет много на отправку снимка в Москву, а остались считанные дни.
В отряде знали, что времени мало. Оставался один выход. Николаю Ивановичу дали лист бумаги и предложили составить то, что в криминалистике называется «словесным портретом», а в переводе на обычный язык — исключительно точное и подробное описание внешности человека, сделанное по определенной научной системе.
Многие криминалисты при розыске преступников предпочитают пользоваться словесным портретом, нежели фотографией, потому что фотография часто схватывает случайное, нехарактерное для данного человека выражение лица, к тому же лишь в одном ракурсе. Словесный же портрет фиксирует характерные и неизменные приметы.
Составление правильного словесного портрета — дело сложное, требующее очень острой наблюдательности. Даже такому внимательному человеку, как Николай Кузнецов, для этого потребовалось полтора часа напряженного труда.
Тут же радиограмма о готовящемся покушении на Большую Тройку со словесным портретом фон Ортеля была отправлена в Москву.
* * *Обер-лейтенант Пауль Зиберт не смог больше встретиться со своим другом и возможным начальником. Как только он вернулся в Ровно на свою основную квартиру в доме № 15 по улице Легионов, взволнованная Майя Микота сообщила ему удивительнейшую весть: штурмбаннфюрер СС фон Ортель застрелился в своем кабинете в помещении «зубоврачебной лечебницы». Так сказали Майе в гестапо. Трупа своего поклонника она не видела.
