Илья Варшавский - Искатель. 1974. Выпуск №4
— Доброе утро, — сказала она.
— Ваш муж дома?
— Спит, — ответила она прежним сварливым тоном.
— Хочу поговорить с ним.
— Зайдите попозже.
— Мне нужно видеть его сейчас же! — повысил я голос.
— Он спит!.. В чем дело? — наконец-то она взглянула на меня.
— Кто там? — раздался изнутри голос Мартина.
— Никто.
Что-то заставило меня шагнуть вперед и рявкнуть, как когда-то на плацу:
— МАРТИН!!
— Сэр! — рявкнул он в ответ и рысью выбежал из дома еще до того, как замерло эхо. Увидев меня, он остановился, мигая от яркого света солнца. Наверное, мы оба были ошарашены: я — отвратительным настоящим, он — грубым окриком, врезавшимся ему в память с военной поры. Меня обескуражил его облик. Он выглядел дикарем. Лицо покрывала многодневная щетина, одежда грязная, мятая, вся в пятнах. Но за внешностью его ощущались собранные в комок нервы.
Дотронься я до него, показалось мне, и меня убьет ток высокого напряжения. Я шагнул ему навстречу. Когда нас разделяло всего два шага, он весело улыбнулся:
— Привет, Шкипер!
— Вот решил зайти, поболтать, — сказал я.
— Поболтать? — Он повернулся к жене и мотнул головой, та тут же зашаркала в дом. — О чем поболтать?
— Да так, о старых временах.
— А, об этом… — он достал из кармана рубашки хаки сигарету, с трудом зажег ее несколькими нервными движениями. Напряжение не проходило. Достаточно искры… — Не много о них скажешь, верно?
— Пожалуй, что не много… А как сейчас идут дела?
Он взглянул мне прямо в глаза и с совершенным удовлетворением сказал так, что мне стало противно:
— Думаю, что мне живется совсем неплохо.
Кто-нибудь посмелее меня бросил бы оценивающий взгляд на его гараж, на его жалкое «дело», но я себя не мог заставить сделать это. Я сказал:
— Что ж, хорошо… А мне нравится у вас в Плеттенберге. Только сейчас немного неспокойно…
— Да, неспокойно. Смешно, правда?
— Смешно?!
— Конечно. Все эти фараоны бегают, бегают, а толку мало.
— В убийствах нет ничего смешного.
— О, конечно… А как их убили?
— Кто-то устроил им шлагбаум.
Он замер на месте, а я, увидев это, готов был проглотить собственный язык. Я назвал удар ребром ладони по горлу, которым убили двух жителей деревни, тем жаргонным словом, каким мы его называли в военное время. И мы хорошо помнили его. «Шлагбаум» — так назывался у нас этот прием. Потея на солнце, я все раздумывал, действительно ли словечко это вырвалось у меня случайно, или же я желал произнести его в глубине души… Мы глядели друг на друга в упор. Мы оба знали, что произошло.
— Надо же такое сотворить, — произнес он наконец самым непринужденным тоном, а потом, поворачиваясь ко мне спиной, добавил: — Знаешь, мне кое-что нужно сделать… Пока, Шкипер.
Через минуту я стоял перед гаражом в одиночестве.
— Ты должен сообщить им об этом! — горячо убеждала меня Хелен. — Ты должен сказать им об этом сейчас же! — никогда еще я не видел у нее таких решительных глаз. — Что же, ты не видишь разве: ведь и ты сам, кроме всего прочего, находишься в страшной опасности?!
Я всего несколько минут назад возвратился от Мартина Убийцы и теперь сидел на ее кровати в доме моего тестя. Хелен была прекрасна. При других обстоятельствах я ни о чем другом и не думал бы. В доме царил обычный утренний покой. Над головой раздавались величественные шаги старого Форсита, расхаживающего по веранде. Стоило мне рассказать о встрече с Мартином, как ее возбуждение и страх выросли больше моих собственных. Она настаивала, требовала, чтобы я немедленно шел в полицию!
— Но ведь это только догадка, — не очень уверенно возразил я.
— Ты же и сам отлично знаешь, что это совершенно точно… Если ты не пойдешь, то пойду я, — она сокрушенно покачала головой, волосы растрепались, глаза блестели, и вся она подалась вперед.
— Он спас мне жизнь.
— Ну, теперь-то он этого уже не сделает… Ну неужели же ты не понимаешь?! — яростно воскликнула она. — Кем бы он ни оказался, нормальным или ненормальным, теперь он прекрасно понимает, что из всех живущих в Плеттенберге тебя нужно убить в первую очередь!
— Мне почему-то кажется до сих пор, что это моя вина.
— Милый, — она положила свою теплую руку на мой локоть, — если имеется твоя вина, то существует единственный способ искупить ее.
Да, я знал, это была чистейшая правда. Понимал, что Хелен сумела добраться до самого главного, отбросить все мелочи. Так бывало уже не раз. Да, я должен сообщить полиции о своих подозрениях, точно так же, как после всех дней нерешительности все-таки признался Хелен. Я должен твердо знать: с кем я. Иначе я погиб.
Я вспомнил о том, как выдал свои подозрения человеку, которого подозревал. Это было крупной ошибкой, и повинен в ней был только я. Только одним способом можно теперь очистить себя. Я поцеловал Хелен, встал с постели и еще раз взглянул на нее.
— Хорошо. Я пойду прямо сейчас.
— Иди, дорогой, и никуда больше не заходи, — велела она. — Береги себя. Я тебя люблю.
А полиция вот меня явно не любила. В лице Ван Виллингена она любила меня меньше любого другого на белом свете. Я рассказывал ему свою историю, и лицо полицейского сержанта становилось все холоднее и холоднее. Под конец он глядел на меня так, словно я и был убийцей, словно я и перевернул всю деревню вверх дном. Судя по всему, он никогда не испытывал особой любви к англичанам, и вот его сдержанность полностью оправдалась.
— Почему вы сразу не пришли к нам? — спросил он, едва я закончил рассказ. — Я же ведь еще вчера говорил, что нам нужна любая помощь. Помните?
— Помню, — запинаясь, ответил я. — Но ведь это всего-навсего догадки. — Я чувствовал, что смогу сказать наверняка, убийца ли он, только если поговорю с ним.
— Вы говорили как-то, что он ваш старый приятель, — Ван Виллинген постукивал карандашом по столу.
— Да.
— А вы уверены, что не предупредили его нарочно?
— Уверен. Это была просто ошибка с моей стороны.
— Вы чертовски правы. Это действительно ошибка, — полицейский поднялся и, возвышаясь надо мной как скала, протянул руку к лежавшему позади поясу с кобурой. Рукоятка револьвера сверкнула на солнце, когда он застегивал ее на талии. — Вам лучше сейчас быть с нами, — с тяжелой иронией сказал он. — На случай, если будут другие ошибки.
Гараж оставался таким же, как час назад, когда я ушел отсюда. Заброшенный, обшарпанный, неухоженный. В такое место возвращаться каждый вечер, год за годом… На стук сержанта ответила миссис Мартин.
