Луи Буссенар - Адское ущелье
— А если они позаботились принести своей подруге, старой женушке Джо Сюлливана, кисет с лучшим виргинским табаком?
— Давай сюда, пройдоха!
— Берите! Пробуйте! Наслаждайтесь!
Старуха бесцеремонно схватила кисет, загребла чуть не горсть, заложила за щеку и принялась жевать с видимым наслаждением.
— Ну как? Настоящий нектар!
— Проваливай! Договаривайся с Кэт. Теперь она здесь хозяйка, забери дьявол мою душу!
Девушка, не обращая никакого внимания на бессвязные речи полупьяной мегеры, порхала по комнате, легкая, как воробышек, готовя постели из бизоньих шкур, поджаривая сало, открывая бутылки и вспарывая консервные банки. Когда раненого Франсуа уложили на меховую подстилку, она уже успела приготовить для гостей завтрак.
Те накинулись на еду с юношеским аппетитом, только возросшим после трудной и опасной прогулки по горам. Жан и Жак торопливо уписывали за обе щеки простую, но вкусную снедь: им предстоял путь до Литл-Пембины, Виннипега и Монреаля.
Внезапно ветер, с каждой секундой завывавший все громче, достиг небывалой силы: под его бешеными порывами могучая деревянная крепость вздрогнула до самых оснований. Солнце скрылось мгновенно, как будто его и не было, все вокруг стало серым, мутным и тусклым, так что в этой туманной мгле ничего нельзя было разобрать.
— Снежный ураган! — воскликнули четверо.
ГЛАВА 5
Последствия необдуманного поступка. — Нельзя доверяться первому побуждению. — Лишние четверть часа. — Неудавшаяся засада. — Посреди снежной бури. — Пеший всадник. — Вторая компания гостей у дверей «Одинокого дома». — Холодный прием. — Приветствие с револьвером. — «На них мокасины».
Фелисьен Навар, уроженец Франции и виноторговец, коммивояжер[109] по профессии, далеко не сразу осознал, в какую ситуацию попал и с кем связался. По правде говоря, подумать об этом следовало гораздо раньше.
Сначала он с воодушевлением принял соблазнительное предложение отправиться в погоню за ворами — тем более что преступление совершилось у него на глазах. Впервые за время довольно скучного путешествия ему представилась возможность встряхнуться и одновременно восстановить справедливость, чему он не мог не радоваться, как истый француз, в каждом из которых есть что-то от Дон-Кихота.
Итак, виноторговец ринулся в приключение очертя голову. Он мчался во весь опор, наслаждаясь ветром, бьющим в лицо, ровным стуком копыт, фырканьем резвой лошади, ни секунды не сомневаясь, что поступил правильно: погоня напоминала ему службу в Африке, где было делом чести затравить туземного грабителя или убийцу.
Однако в восторженном состоянии он пребывал ровно столько, сколько длилась скачка.
Когда спешившись, француз спрятался вместе со спутниками за густым кустарником, когда навел карабин на обрывистую тропу, где должны были появиться четверо, когда полковник отдал приказ стрелять без предупреждения по беззащитным, то в голову ему впервые закралась мысль, что он влез в довольно-таки грязное дело.
Вступить с бандитами в рукопашную схватку, рискнуть жизнью, защищая честных граждан от грабителей, сразиться на равных с врагом, пусть даже и недостойным сострадания, — это одно! Но хладнокровно расстрелять первых встречных, как волков, без суда и следствия, без предупреждения, даже не удостоверясь, нет ли здесь ошибки, — такая перспектива не устраивала Фелисьена Навара. Это походило на обыкновенное убийство, и ему глубоко претила мысль, что он должен принимать в нем участие.
Да и что, собственно, совершили эти бандиты, какими бы отвратительными они ни были? Чем заслужили столь суровое наказание? Разве они тронули кого-нибудь пальцем, хотя имели для этого все возможности? Они всего лишь ограбили… и кого же? Одного-единственного пассажира, который именует себя начальником таможни, но производит впечатление человека с весьма подозрительными связями, учитывая его близкое знакомство с несомненными головорезами.
Американцы, живущие на границах, вешают воров — конечно, только тех, кто слаб, иначе пришлось бы вздернуть чуть не всех обитателей сих мест.
Французы же судят их с учетом обстоятельств преступления и приговаривают к более или менее длительному лишению свободы, после чего те могут начать честную жизнь или вернуться к прежнему ремеслу.
Фелисьен Навар, будучи сторонником порядка и законности, естественно, предпочитал такой способ наказания виновных, как более гуманный, более достойный людей, считающих себя цивилизованными.
После получасового сидения в засаде кровь его, легко вскипавшая, подобно лучшему шампанскому, внезапно совершенно успокоилась. Он уже горячо желал, чтобы воры не появились, и горько сожалел о собственной опрометчивости, вызванной неразумным энтузиазмом.
Впрочем, этому возвращению к здравому смыслу благоприятствовала и погода: температура, падавшая с необыкновенной быстротой, завершила то, что начал рассудок.
Вскоре обрушился снегопад, какого нельзя было увидеть в европейских умеренных широтах. В мгновение ока небо покрылось черно-зелеными облаками, и на землю ринулись настоящие лавины… В безумном вихре огромных белых хлопьев исчезли темные сосны, поляны с пожелтелой травой и усыпанные опилками далекие штабеля побуревших досок и серо-фиолетовые скалы.
— Мой совет, полковник, — раздался холодный пронзительный голос Неда Мура, — вернуться назад.
— Подождем еще несколько минут!
— Они не придут, а мы рискуем не добраться до Делорена.
— Буря застала их врасплох, как и нас… Они не могут пройти иной дорогой, вы же сами говорили!
— Через пять минут путь занесет… да и проклятая метель уже слепит глаза.
— Подождем четверть часа! Что скажете, капитан?
— Скажу, что холод просто зверский, снег валит так, что между хлопьями мизинца не просунешь… Воры наверняка укрылись в каком-нибудь гроте или в хижине лесорубов… И нам тоже надо искать убежище.
— Я прошу всего четверть часа и даю по доллару на человека за каждую минуту.
— Отлично! — в один голос сказали трое десперадос.
За время этого короткого разговора буря усилилась, и снег пошел такой густой пеленой, что пятеро искателей приключений скоро стали напоминать уродливых снеговиков, сделанных неумелыми детскими руками.
Быстро темнело. Громадные хлопья величиной с кулак, похожие на взбитые сливки, заволокли все вокруг, так что воздух стал непроницаемым для звуков и света, будто землю закутали в вату или покрыли толстым одеялом… Пространство исчезло, горизонт сузился до нескольких метров, словно путешественники очутились в клетке из матового стекла.
