Юрий Левин - Золотой крест
— Человек в наше время не потеряется, — отвечал гость. — А особенно тот, кого знают не только в нашей стране, но и подальше.
— Нет, на самом деле?
— На самом деле так. Я послал письмо польским друзьям, и мне сообщили, что ты жив, здоров и работаешь в Свердловском аэропорту. Оттуда же я узнал и о смерти Константина Емельяновича.
Сидя за праздничным столом в кругу семейства Кузнецовых, Ворожцов рассказывал:
— По лагеря я скитался до тех пор, пока к Линцу не подошли наши войска. Мы разоружили конвоиров (а их было до двухсот человек). Главарей, которые зверствовали на каждом шагу, тут же прикончили. Два дня охраняли лагерь своими силами. О нашей судьбе узнали в одной дивизии. В лагерь приехал полковник. Нас посадили в машины и определили в госпитали. Так и закончилась лагерная жизнь. Вот мой паспорт за те годы.
Ворожцов достал из блокнота справку, отпечатанную на русском языке и подписанную Игнацы Лога-Совиньским, показал ее Кузнецову. Тот прочитал:
«Настоящим сообщаю, что Ворожцов Аркадий Николаевич в 1942 году находился в немецком лагере военнопленных, откуда бежал с помощью рабочих и подпольной организации Польской рабочей партии города Лодзи.
После побега он скрывался в нашем городе у партийных товарищей. В апреле 1943 года был арестован немцами и посажен в тюрьму и лагери, где пробыл до освобождения. Мнение об А. Н. Ворожцове у нас создалось очень положительное, как о хорошем товарище, заслуживающем полного доверия. Первый секретарь Лодзинского горкома ППР И. Лога-Совиньский. 11 февраля 1947 года».
Послевоенная жизнь Аркадия Ворожцова сложилась так.
Поправив здоровье, он приехал в Ижевск к матери. Здесь пригодилась прежняя специальность, полученная еще до войны в Сердобском зоотехническом техникуме. Вначале работал в Министерстве сельского хозяйства Удмуртии, а с 1956 года — главным зоотехником Ижевской племенной животноводческой станции. В дни празднования четырехсотлетия присоединения Удмуртии к России ему присвоено звание заслуженного зоотехника республики.
— А Бурда дождался свободы? — интересовался Кузнецов.
— Дождался. Он живет на родине — в Баксанском районе Кабардино-Балкарской республики. Работает в райпотребсоюзе.
Праздничные дни Александр Кузнецов и Аркадий Ворожцов пробыли вместе. Они не раз вспоминали свои беды и невзгоды, свои боевые дела, не раз отзывались добрым словом о польских коммунистах-подпольщиках, которые в трудные дни подали им руку братской помощи.
* * *Десятого мая 1959 года советский самолет подлетал к Варшаве.
Показались умытые теплым ночным дождем, изумрудно-зеленые поля, залитые щедрым майским солнцем. Пролетая над польскими землями, Кузнецов то и дело заглядывал в окно — с трехкилометровой высоты хотелось узнать их.
Да нет, не узнал. Ведь не бывал здесь пятнадцать лет! И каких лет! Поры созидания, творчества, небывалого расцвета, размаха во всем.
Поднялось, буйно раскустилось мелколесье, время стерло бомбовые и снарядные воронки, выросли новые предприятия, жилые здания, надворные постройки в селах.
— Прошу приготовиться, — сообщила пассажирам чернявая девушка борт-проводник. — Скоро конец нашего маршрута.
Александр Васильевич расправил темно-синий китель с серебристыми галунами и орденами «Золотой Крест» и «Красное Знамя», достал из кармана вчетверо сложенную телеграмму. Еще раз прочитал:
«Общество польско-советской дружбы приглашает вас в гости».
Самолет подрулил к месту стоянки. Сходя по трапу, Кузнецов услышал:
— Саша-летник!
— Сашко!
— Русский партизан!
Быстро сошел Александр по ступенькам и сразу же очутился в крепких объятьях.
— Тадеуш Шпрух? — вглядываясь в белокурого крепыша, заметил Кузнецов.
— Я, дорогой Сашко. Он самый...
— А где же Людвиг?
— Жив и здоров. Ждет тебя в Лодзи.
В Варшаве не задержались. После обеда, когда солнце склонилось к западу, машина вырвалась из шумных улиц большого города и взяла курс на Лодзь.
Волнение не покидало Кузнецова. Мысли его уносились туда, откуда он вырвался из фашистского ада, к друзьям.
— Сашко, посмотри налево, — произнес Тадеуш, — узнаешь?
Слева вдали от дороги раскинулся небольшой город, утопающий в густых зеленых деревьях.
— Неужели забыл? — недоумевал Тадеуш. — Это Влохи.
— Я не забыл, но при таком свете их не видел, — нашелся Александр Васильевич.
— Хорошо вы тогда расправились с немецким контролером, — заметил Тадеуш.
— Это не моя работа. Это Иван Кузьмин с Вацлавом Забродским. Орлы были. По-орлиному и погибли оба...
Лодзь выглядела по-праздничному. Нарядное многолюдье на улицах, большое движение разноцветных автомашин, яркие витрины магазинов произвели на Кузнецова большое впечатление. Ему показалось, что он никогда здесь не был. Он знал иную Лодзь — подневольную, мрачную.
Все, что пережито, что никогда не изгладится в памяти, особенно отчетливо всплыло, когда Александр Васильевич в гостинице «Грандотель» встретился с боевыми сверстниками.
Вот они — ветераны борьбы...
Впереди стоял убеленный сединой Леон Релишко...
Это ему в дни тяжкого подполья партия поручила отвечать за жизнь советского офицера. Это с ним рядом Кузнецову приходилось совершать ночные налеты на вражеские военные склады, обезоруживать полицейских, бороться в партизанских лесах.
Русского гостя пришли встретить и Людвиг Шпрух, и Хелена Гриних со своим мужем.
— Вы все молодеете, Людвиг, — шутил Кузнецов.
— А ты куда свои кудри подевал?
— Решил вступить в «общество безволосых», — смеялся гость. — Для солидности. — Он внимательно всмотрелся в старое мужественное лицо человека, чья революционная биография началась на заре первой русской революции, и заметил: — Если бы встретились случайно, вы бы меня и не узнали.
— Узнал бы обязательно, — отвечал Людвиг. — Ты, Сашко, хотя и изменился, и седина появилась, и морщинки заиграли на лице, но я узнал бы тебя по одним глазам. Они все такие же круглые, бойкие, острые.
А вот Юзеф Домбровский — партиец с тридцатипятилетним стажем. В памяти Кузнецова всплыл пасмурный октябрьский день тысяча девятьсот сорок второго года, первые часы на свободе... Костел и одиноко маячивший старик с метлой... Встреча с мастером, который работал на фабрике Гайера... Квартира Чеховича... Глухие переулки, по которым поляки вели советского летчика в надежное укрытие. Последним его сопровождал Юзеф Домбровский. Он и представил Кузнецова лодзинским подпольщикам.
