Александр Дюма - Приключения Джона Девиса
Не знаю, какое действие произвело это странное зрелище на моих товарищей, а у меня была какая-то лихорадка, когда я воротился на корабль. Даже Байрон, несмотря на то, что он всегда старался казаться холодным, был, по-видимому, поражен, и я уверен, что если бы он уже и тогда не прикрывался великим человеком, то так же, как и я, предался бы своим впечатлениям. Правда, что благородный лорд уже с год, как выехал из Англии, прожил с полгода в Греции и, следственно, был приготовлен к этому зрелищу. Со мной дело было совсем другое: я только два месяца назад выехал из Англии и, так сказать, прямо перескочил из обыкновенной жизни в этот странный мир; я так и ждал, что со мной случится какое-нибудь непредвиденное, необыкновенное приключение.
Впрочем, в этот день ничего особенного не случилось, кроме того, что к нам на корабль приехало несколько праздных турок, которые образуют в Константинополе почтенный класс общества, известный в Европе под общим названием зевак. Они таскали по палубе свои длинные трубки; между тем с нами было много пороху, потому что, отправляясь из Лондона, мы не знали, в каком расположении найдем Блистательную Порту. Большого труда стоило нам растолковать тупоумным османлы, что на корабле курить запрещено. Наконец они поняли, чего мы от них требуем; но, по-видимому, очень удивились, узнав, что мы принимаем предосторожности против несчастия, потому что если Аллах определил быть несчастию, так уж тут никакие в свете предосторожности не помогут. Требование наше показалось им очень неучтивым, и они с сердитым видом уселись на наши каронады, сложив под себя ноги. Это тоже было противно флотским правилам, и потому канонир тотчас согнал их. Такое нарушение гостеприимства до того их рассердило, что они не хотели более оставаться на корабле и сошли преважно в лодку, в которой приехали. Турок, который сзади всех спускался по трапу, оборотился и с видом глубочайшего презрения плюнул на палубу. Но это неуважение к корабельному порядку чуть было не обошлось ему довольно дорого. Боб, который стоял подле этого неучтивца, схватил было уже его за руку и хотел вытереть палубу его бородою; но, к счастию, я подоспел к нему на помощь. С трудом уговорил я Боба распустить тиски, в которых сжал он левую руку несчастного турка; правда, что в то же время я принужден был схватить мусульманина за правую руку, потому что он очень простодушно протянул ее уже к ханджару. Боб, заметив это движение, отыскал глазами ганшпуг и схватил его. Я воспользовался этою минутою и заставил турка спуститься по трапу; гребцы разом двинули лодку вперед, и доблестные витязи были разлучены.
Из всех наших посетителей на корабле остался один только жид Моисей, который приехал к нам по торговым делам. Этот иудей был настоящий первообраз мелкого торгаша. Карманы его были набиты образчиками. В ящике находились вещи всех возможных родов. Этот человек торговал всем на свете, от шалей до трубок; а с первых слов его я догадался, что у него есть еще и другое ремесло. Он дал мне адрес своего магазина в Галате, уверяя, что я найду там лучший табак во всем Константинополе, не исключая даже и того, который привозится для Сераля прямо из Латакие и с Синайской горы. Я взял адрес на всякий случай и сказал Моисею, что скоро у него буду. Жид говорил по-английски так, что его можно» было кое-как понимать, а это настоящая находка для искателя приключений, каков лорд Байрон, и для человека, который, подобно мне, грезит наяву. Мы спросили еврея, не сыщет ли он нам смышленого проводника, потому что лорд Байрон намеревался на следующий день объехать константинопольские стены и просил капитана отпустить меня с собою, на что тот охотно согласился. Еврей вызвался сам провожать нас: он уже лет двадцать жил в Константинополе и знал город лучше большей части турок, которые там родились. Притом у него не было никаких ни общественных, ни религиозных предрассудков, и он обещал рассказать нам все, что знает о людях, с которыми мы повстречаемся, и местах, по которым будем проезжать. Мы приняли предложение услужливого иудея с тем, чтобы после первой поездки взять другого чичероне, если будем недовольны этим.
Мы начали свое странствование на рассвете, и как часть константинопольских стен выходит прямо из воды, то взяли мы лодку, подъехали к Семибашенному замку и там уже вышли на берег. Еврей стоял уже с лошадьми, которых он взял внаймы, но мог и продать, если они нам понравятся. Порода их была прекрасна. Арабские лошади ходят не иначе как шагом или в галоп; рысь и иноходь, поступи ненатуральные на Востоке совершенно неизвестны. Мы поехали шагом, потому что хотели все внимательно рассмотреть.
С сухопутной стороны Константинополь представляет зрелище, если можно, еще восхитительнее, чем от Босфора фракийского или от Золотого Рога. Вообразите пространство в четыре мили, окруженное тройными огромными зубцами, которые поросли травою и над которыми возвышается двести восемнадцать башен; а по другой стороне дороги турецкие кладбища, отененные кипарисами, на которых тысячами сидят горлицы, соловьи и малиновки. Все это смотрится в синее море и тонет в небе, на котором разборчивые древние боги устроили Олимп свой.
У древнего Константиновского дворца, развалин, которые более походят на казарму, чем на дворец, мы переехали Золотой Рог и снова очутились в Азии. Еврей повел нас к холму Бургулу, который лежит в миле от стены, и откуда видны Мраморное море, гора Олимп, азиатские долины, Константинополь и Босфор, который извивается между садами, наполненными самой роскошной зеленью, между красивых киосков и дворцов, расписанных всеми возможными цветами. На этом самом месте Магомет II, восхищенный зрелищем, которое представилось его глазам, водрузил свое знамя и поклялся пророком, что возьмет Константинополь или умрет под его стенами.
Какой-то армянин воспользовался историческим преданием и построил кофейный дом на том самом месте, где последний Палеолог лишился и престола, и жизни. Истомленные усталостью и зноем, мы сошли с коней под чинаром, осеняющим дверь, и, войдя в кофейный дом, принуждены были тотчас отложить свое европейское самолюбие и признаться, что одни только турки умеют вполне наслаждаться жизнью. Вместо того, чтобы толкаться в какой-нибудь публичной зале или забиться в тесную и душную комнату, люди идут здесь через прекрасный сад на берег ручья. Мы сладострастно разлеглись на зеленом ковре, который оставлял далеко за собою искусственные лужайки наших парков; хозяин принес нам трубок, шербету, кофе и ушел, чтобы мы могли свободно позавтракать по-восточному. Лорду Байрону все эти наслаждения надоели уже в Греции; но я испытывал их в первый раз и потому был в восхищении.
