Владимир Востоков - Ошибка господина Роджерса
— Да, живут… — Катя вздохнула.
Тетя Маша даже не взглянула на нее.
— И все же я так скажу, Алексей Иванович, — обратилась она ко мне. — Я не хотела бы там жить. Нет, не хотела. Пусть мне здесь порой трудно приходится и не всегда куплю нужную для себя и дочери тряпку и подолгу простою в очереди, но от этого не умрем. Собственно, все у нас есть. И крыша над головой, и хлеб… Главное, люди добрые окружают. Ну что еще человеку нужно?.. Курточку с застежками?
Савельев, не удержавшись, захлопал в ладоши.
— Я малограмотная, мил человек. Грешно тебе над словами старухи смеяться…
— А я не смеюсь, — серьезно сказал Савельев. — Все правильно… Молодец, бабуся.
Я невольно провел ладонью по застежкам своей модной куртки.
— Ничего себе! Встретили.
В комнате повисло неловкое молчание. Выручила Катя.
— Завидую вам, Алексей Иванович. Посмотрели заграницу. А тут сидишь как проклятая, кроме жировок, ничего не видишь…
— Ладно, жировка, помолчи, — прервал ее Савельев и обратился ко мне: — Небось, пижон, навез барахла-то невпроворот. Давай хвались дальше.
Говорил он с улыбкой. Но все равно я улавливаю в его тоне неодобрение. «Хорошо, — решил я, — сейчас посмотрим, как вы запоете».
— О вас тоже позаботился. Перепадет кое-что! Вот, берите. Не передеритесь только! — И я подал сверток тете Маше.
Она почему-то сразу передала его Савельеву. И тот не стал разворачивать, а протянул подарки Кате.
Что же Катя, замешкалась? Я вынужден был сам заняться свертком.
— А ну, бабоньки, налетай. Кому?
Но все стояли неподвижно и молчали.
— Подумаешь, невидаль какая. «Не передеритесь»! Чтоб в горле у тебя пересохло. Я, мил человек, привыкла на трудовую копейку покупать. — Тетя Маша, демонстративно хлопнув дверью, вышла из комнаты.
— Савельич, не зевай, а то раздумаю… — Я еще пытался шутить.
— Ты и вправду обнаглел, купец. — Он тоже повернулся и ушел.
— Сдурели оба: одна — от старости, другой — от молодости. Пусть мне будет хуже. Я все беру. Спасибо, Алексей Иванович, если еще что надумаете, тащите сюда. Сгодится… — И Катя решительно забрала у меня сверток.
Я растерянно смотрел на дверь, за которой скрылся Савельев. И тут только вспомнил, что забыл привезти ему марки.
— Жирно будет. Разберемся, — грубо отрезал я и выхватил у Кати сверток.
— Ну и жмот, — вздохнула Катя.
Во дворе я догнал Савельева и стал оправдываться:
— Извини, забыл про марки-то. В следующий раз привезу или напишу — пришлет…
— Ты это о чем? И не стыдно тебе, а еще друг называется.
— Ты обиделся…
— Обиделся. Только не на то, о чем ты думаешь. Разве в марках дело! Эх ты, сыромятные уши!
Я видел, как у Савельева на лице заиграли желваки, оторопело смотрел на него и ничего не понимал.
— Не сердись. Я же пошутил… — бормотал я.
Не так я представлял себе свой первый день на работе. Не так. На душе было муторно. Все случившееся не выходило из головы. Правда, сотрудники мои ни о чем не вспоминали. И о поездке меня больше не расспрашивали. Будто ничего и не было.
Дома Марина тоже перестала, попрекать меня «дядюшкиными подачками». По-моему, она смирилась. Словом, как-то приутихла. Так мне казалось.
Вскоре на деньги, полученные в комиссионке, мы купили Марине шубу, хорошие теплые сапоги. Думали, что теперь она будет одета не хуже других. Но Марина их так ни разу и не надела. Значит, я ошибся? Не смирилась, не приутихла.
Наступило какое-то отчуждение и в отношениях с Савельевым. Я несколько раз пытался с ним поговорить по душам, но ничего из этого не вышло. Надо что-то придумать и примириться. Тетя Маша посматривала на меня, точно на больного. Не одобряла. Катя заискивающе заглядывала в глаза.
В один из выходных, прихватив с собой чемодан со слесарными инструментами и спиртного, я направился к Савельеву. Он жил в новом доме, в двухкомнатной квартире.
Я пытался держаться как можно непринужденнее, проще.
— Можно? Или обида на меня так велика, что уже ничего не поправишь?
— Да заходи, заходи, сыромятные уши, — в тон ответил Савельев.
— В таком случае давай все сгладим, — говорю я и ставлю бутылку на стол.
Савельев смотрит на меня, как бы решая, что ему дальше делать.
— А инструмент зачем таскаешь? Боишься, утащат или собрался налево? — с усмешкой спросил Савельев.
Первое, что приходит в голову, — повернуться и уйти. Савельев, видимо, понял мое замешательство.
— Ну да ладно… Садись… — И он направляется на кухню.
Я слышу, как хлопает дверца холодильника. Пока Савельев возится, я осматриваю комнату. Давно здесь не был. Невольно отмечаю перемены. Новая мебель. Телевизор. Магнитофон. Да, жена была права: Савельев живет неплохо.
На столе появляются колбаса, селедка, сливочное масло, соленые огурцы. Разливаю по стаканам водку. Чокаемся. Молча пьем и закусываем.
— Отличные огурцы, — говорю я, заранее зная, что на это ответит Савельев.
— Маруся. Она у меня стряпуха будь здоров.
— Что ее не видно-то?
— Ушла на курсы. Шитье штурмует.
— Да?!
— А как же. Надо все уметь. На том стоим.
Разговор вроде бы завязался. На душе стало полегче.
— Закруглим?!
— Хватит, — отвечает Савельев, накрывая широкой ладонью свой стакан.
— Неладно тогда получилось…
— Дошло? Значит, не все потеряно. Это хорошо.
— Не жираф вроде бы.
— Жираф, жираф. Особенно после того, как объявился у тебя за границей брат. Только и бредишь иностранными тряпками. Откуда это у тебя?
— А что, разве они не лучше наших? Возьми, к примеру, слесарный инструмент. Сам же им восхищался.
— Опять за свое.
— Дело не только в тряпках, конечно. Ты видел бы, как там живут!
— Кто живет? — Прищурившись, Савельев насмешливо посмотрел на меня.
— Народ.
— Какой?
— Обыкновенный… австрийский…
— А ты знаешь, как он живет-то?
— Видел, не зря ходил по улицам и магазинам.
— По улицам и магазинам! Нашел тоже, где смотреть. Вот если бы ты побывал в семье рабочего, да еще своей профессии, и не в одной, а в двух-трех, вот тогда можно было бы судить о жизни.
— Вот поедешь и сходишь… — обидевшись, говорю я.
— И схожу. Меня, брат, красивой тряпкой в витрине магазина не купишь.
Я пришел к нему как к человеку. Действительно, нехорошо тогда получилось.
— По-твоему, меня купили?
— По-моему, да, — откровенно бросает Савельев.
— Да ты что? Ну, знаешь… Не тебе меня учить.
— Таких, как ты, надо носом, понимаешь, носом во все тыкать, глядишь, толк будет.
