Рэймонд Чандлер - Высокое окно
Я еще раз огляделся. Пригасил до минимума свет – слишком ярко сияло в нем мертвое желтое лицо. Открыл переднюю дверь, вытащил из замка ключ, протер его и всунул обратно в замочную скважину. Закрыл дверь, протер ручку и пошел вниз по улице к машине.
Я вернулся в Голливуд, поставил машину на свободное место у тротуара и направился к входу в Бристоль-Апартменте.
В темноте из одной из стоящих у тротуара машин послышался жесткий шепот. Кто-то произнес мое имя. Под крышей маленького «паккарда» над рулем маячило длинное пустое лицо Эдди Пру. Он был в машине один. Я облокотился на дверцу и заглянул внутрь.
– Как дела, ищейка?
Я бросил спичку и выпустил дым ему в лицо.
– Кто уронил тот счет стоматологической компании, который вы дали мне вчера ночью? Ваньер или еще кто-то?
– Ваньер.
– И что я должен делать с ним? Узнать биографию человека по имени Тиджер?
– Терпеть не могу дураков.
– Зачем ему носить счет в кармане – чтобы легче ронять? А если он и уронил его, почему ты просто не вернул ему бумажку? Другими словами, объясни мне, дураку, почему при виде счета за стоматологический материал кто-то возбуждается настолько, что начинает бегать и нанимать частных детективов?
– У Морни есть голова на плечах, – холодно сказал Эдди Пру.
– О таких, как он, бытует выражение: «Невежествен, как актер».
– Хватит. Ты что, не знаешь, как используют эту зуботехническую дребедень?
– Знаю. Я выяснил. Альбастон используется для изготовления восковых форм. Он очень твердый, мелкозернистый, и к нему ничего не прилипает. Другой материал – кристоболит – используется для изготовления форм с помощью восковых заготовок; выдерживает очень высокую температуру… Скажешь, ты не понимаешь, о чем я говорю?
– Ты, наверное, знаешь, как делаются золотые пломбы, – сказал Эдди Пру. – Наверное, знаешь, а?
– Я потратил сегодня два часа на изучение этого вопроса. Теперь я тонкий знаток – и что дальше?
Он помолчал немного и сказал:
– Ты газеты читаешь когда-нибудь?
– Изредка.
– Ты случайно не читал, что в Белфонт-Билдинг на Девятой укокошили одного старика по имени Морнингстар – двумя этажами выше офиса Х. Р. Тиджера? Не читал, а?
Я не ответил. Он еще некоторое время смотрел на меня, потом протянул руку к приборной доске и выключил зажигание.
– Никто не повел бы себя так глупо, как ты, – мягко сказал он. – Никто. Спокойной ночи.
Машина отъехала от тротуара и двинулась вниз по склону в сторону Франклина. Я ухмылялся ей вслед, пока она не скрылась с глаз.
Я поднялся наверх, отпер дверь квартиры, приоткрыл ее на несколько дюймов и потом осторожно постучал. В комнате послышались шаги, и цветущего вида девушка в белой форме и белой шапочке с черной полоской распахнула дверь.
– Я Марлоу. Я здесь живу.
– Проходите, пожалуйста, мистер Марлоу. Доктор Мосс меня предупредил.
Я тихо прикрыл дверь.
– Как она?
– Спит. Она уже дремала, когда я пришла. Меня зовут мисс Лимингтон. Ничего особенного я о ней сказать не могу, кроме того, что температура в норме, а пульс учащенный, но успокаивается. Душевное потрясение, я полагаю.
– Она нашла убитого человека, – сказал я. – Страшно испугалась. Она не проснется, если я войду в спальню и возьму кое-какие вещи?
– О, пожалуйста. Если вы не будете шуметь, она не проснется. В любом случае это не страшно.
Я прошел в гостиную и положил деньги на секретер.
– На кухне найдете кофе, ветчину, яйца, хлеб, апельсины и виски, – сказал я. – Если понадобится еще что-нибудь – позвоните вниз.
– Я уже взглянула на ваши припасы, – улыбнулась сиделка. – Для завтрака вполне достаточно. Она останется тут?
– Это вопрос к доктору Моссу. Думаю, она отправится домой, как только будет в состоянии. Ее дом далеко отсюда, в Вичите.
– Я всего лишь сиделка, – сказала она. – Но думаю, что ее вполне исцелит хороший глубокий сон.
– Хороший глубокий сон и смена общества, – сказал я, вовсе не имея в виду мисс Лимингтон.
Я прошел по коридору и заглянул в спальню. Они нарядили ее в мою пижаму. Она лежала на спине, выпростав руки из-под одеяла. Рукав пижамы завернулся дюймов на шесть, и торчавшая из рукава рука была плотно сжата в кулачок. Лицо ее было бледным и изможденным, но казалось вполне спокойным. Я вытащил из стенного шкафа саквояж и покидал туда барахло. Когда я тронулся к двери, я еще раз взглянул на Мерле. Глаза ее были открыты и устремлены в потолок. Потом она медленно перевела взгляд пониже, чтобы видеть меня боковым зрением, и слабая улыбка тронула уголки ее губ.
– Привет, – это был слабый дрожащий голосок; голосок, который знал, что его хозяйка лежит в постели, при сиделке и прочем.
– Привет.
Я подошел и встал рядом с постелью, со своей самой ослепительной улыбкой на своем мужественном лице.
– Со мной все в порядке, – прошептала она. – Все чудесно, правда?
– Конечно.
– Это ваша постель?
– Все в порядке. Я вас не укушу.
– Я не боюсь, – сказала она. Ее рука поползла по одеялу ладошкой вверх, ожидая, чтобы ее взяли. Я взял ее. – Я не боюсь вас. Ни одна женщина не может испугаться вас, правда?
– Из ваших уст, – сказал я, – полагаю, это значит комплимент.
Ее глаза улыбнулись – и снова посерьезнели.
– Я обманула вас, – тихо сказала она. – Я… я ни в кого не стреляла.
– Знаю. Я там был. Забудьте это. Не думайте.
– Все всегда советуют забыть неприятные вещи. Но их невозможно забыть. Я хочу сказать, как-то глупо давать такие советы.
– О'кей, – я притворился уязвленным. – Я глуп. Как насчет того, чтобы еще соснуть?
Она медленно повернула голову и посмотрела мне в глаза. Я присел на краешек постели, держа ее руку.
– Полиция придет сюда? – спросила она.
– Нет. И попытайтесь пережить это разочарование.
Она нахмурилась:
– Вы, наверное, считаете меня страшной дурой.
– Ну… наверно.
В уголках ее глаз выступили две слезинки и мягко скатились по щекам.
– Миссис Мердок знает, где я?
– Еще нет. Я собираюсь сообщить ей.
– Вы ей расскажете… все?
– Да. Почему нет?
Она отвернула голову от меня и тихо сказала:
– Она поймет. Она знает об одной ужасной вещи, которую я сделала восемь лет назад. Об ужасной, кошмарной вещи.
– Конечно, – сказал я. – Поэтому она и платила Ваньеру все эти годы.
– О Боже, – она выпростала из-под одеяла руку, а другую вырвала из моей руки – и судорожно сцепила их. – Я не хотела бы, чтобы вы это знали. Не хотела бы. Никто не знает, кроме миссис Мердок. И родители не знают.
В дверях появилась сиделка и сурово взглянула на меня:
– Не думаю, что ей полезно разговаривать в таком тоне, мистер Марлоу. Наверное, вам лучше уйти.
– Послушайте, миссис Лимингтон, я знаю эту девушку целых два дня, а вы лишь два часа. Уверяю вас, это ей пойдет на пользу.
– Это может привести к другому… э-э… приступу, – сказала она, строго глядя мимо меня.
– Хорошо, если ей суждено перенести еще один приступ, не лучше ли, чтобы это произошло сейчас, пока вы рядом? Пойдите на кухню и выпейте что-нибудь.
– Я никогда не пью на службе, – холодно сказала она. – И, кроме того, кто-нибудь может унюхать запах.
– Сейчас вы работаете на меня. Все мои наемные рабочие обязываются выпивать время от времени. И, кроме того, если вы хорошо пообедаете и проглотите пару чашек кофе, никто ничего не унюхает.
Она быстро улыбнулась и вышла из комнаты. Мерле слушала все это с таким видом, словно это было легкомысленное отступление от чрезвычайно серьезной темы. С довольно раздраженным видом.
– Я хочу все рассказать вам… – задыхаясь, проговорила она. – Я…
Я потянулся к ней и накрыл своей лапой две ее сцепленные ладошки.
– Не надо. Я знаю. Марлоу вообще знает все – кроме того, как научиться прилично зарабатывать. Теперь поспите, а завтра я отвезу вас в Вичиту – навестить родителей. За счет миссис Мердок.
– О, это так мило с ее стороны! – вскричала она, широко раскрывая засиявшие глаза. – Она всегда была так добра по отношению ко мне!
Я встал.
– Она прекрасная женщина, – широко улыбаясь, сказал я. – Прекрасная. Я как раз сейчас собираюсь заглянуть к ней – и мы в высшей степени мило побеседуем за чашкой чая. И если вы сейчас же не заснете, я никогда больше не разрешу вам признаваться мне в совершенных убийствах.
– Вы ужасны, – сказала она. – Вы мне не нравитесь. – Она отвернулась от меня, спрятала руки под одеяло и закрыла глаза.
Я подошел к двери. На выходе я обернулся и посмотрел назад. Она смотрела на меня, приоткрыв один глаз. Я насмешливо оскалился, и глаз поспешно закрылся.
Я вернулся в гостиную, одарил мисс Лимингтон всем, что осталось от моих сияющих улыбок, и вышел.
Я поехал на Санта-Моника-бульвар. Ломбард был еще закрыт. Старый еврей в высокой черной ермолке, казалось, очень удивился тому, что я так быстро вернулся за закладом. Я объяснил ему, что у нас в Голливуде так принято.
