Марк Твен - Выдержал, или Попривык и вынес
Мы спали на пескѣ, на самомъ берегу озера, между двумя глыбами, защищающими насъ отъ ночного вѣтра. Намъ не надо было никакихъ наркотическихъ средствъ для усыпленія. Съ первыми лучами восходящаго солнца мы были всегда на ногахъ и, чтобы умѣрить избытокъ нашихъ силъ, мы предавались физическимъ упражненіемъ, т. е. Джонни предавался, а я держалъ его шляпу. Послѣ завтрака, покуривая спокойно трубку, мы смотрѣли, какъ солнце поднималось изъ-за вершинъ горъ, набрасывая тѣнь на скалы и постепенно лучами своими освѣщало лѣсъ. Мы слѣдили, какъ яснѣе и яснѣе во всѣхъ подробностяхъ отражалась на гладкой поверхности озера просыпающаяся природа. И потомъ къ «дѣлу». Другими словами, мы сѣли въ лодку и пустили ее по вѣтру.
Мы были на сѣверномъ берегу озера. Тутъ отражающіяся въ водѣ скалы кажутся то сѣрыми, то бѣлыми, что зависитъ отъ дивной прозрачности воды, которая придаетъ этой части озера большую привлекательность. Мы обыкновенно отталкивали нашу лодку приблизительно на сто ярдовъ отъ берега и, бросивъ весла, сами ложились на дно, на припекѣ солнца, оставляя ее плыть часами по направленію вѣтра. Мы рѣдко разговаривали: это могло только прервать блаженный покой и мѣшать нашимъ грезамъ, навѣяннымъ прелестной тишиною и пріятною праздностью. Весь берегъ вдоль былъ изрѣзанъ глубокими заливами и бухтами съ узкими песчаными берегами; и гдѣ песокъ кончался, тамъ, прямо вверхъ, въ воздушное пространство поднимались крутые склоны горъ, поднимались, какъ громадныя стѣны, чуть-чуть наклонно, и поросшія густымъ лѣсомъ высокихъ сосенъ.
Такъ необыкновенно прозрачна была вода, что, гдѣ глубина ея была двадцать или тридцать футовъ, дно было такъ ясно видно, что лодка, казалось, плыла по воздуху! Да, даже тамъ, гдѣ глубина была восемьдесятъ футовъ. Маленькіе камешки виднѣлись отчетливо, каждое пятнышко форели и каждая песчинка не пропадала отъ глазъ. Часто, лежа въ лодкѣ, внизъ лицомъ надъ водою, любуешься отражающейся природою и вдругъ видишь, какъ каменная глыба, величиною въ сельскую церковь, какъ бы поднимаясь со дна, быстро стремилась къ поверхности воды и, подвигаясь, грозила уже тронуть наши лица, тогда невольно схватывали мы весло, желая этимъ отстранить кажущуюся опасность. Но лодка продолжала плыть, а глыба спускалась снова, и тогда мы могли замѣтить, что когда мы были какъ разъ надъ нею, то и тогда она была на двадцать или на тридцать футовъ ниже поверхности. Внизу, сквозь эту свѣтлую глубину, вода была не только прозрачна, но блестяще и ослѣпительно прозрачна. Всѣ предметы, видимые сквозь нее, были живы, свѣтлы и ясны, не только очертаніями, но и малѣйшими подробностями своими, и которыя ускользали, видѣнныя сквозь такой же объемъ атмосферы. Такъ воздушно и пусто казалось водяное пространство подъ нами и такъ сильно было воображеніе, что плывешь высоко надъ пустотою, что прозвали эти экскурсіи «путешествіями на воздушномъ шарѣ».
Мы много удили, но не вылавливали и одной рыбы въ недѣлю. Мы видѣли форели, весело плавающими въ пустотѣ подъ нами или спящими въ массѣ, на днѣ, но они почему-то не шли на удочку, вѣроятно, сквозь воду видѣли лесу. Мы часто намѣчали форель, какая намъ хотѣлась, и осторожно спускали въ глубину, въ восемьдесятъ футовъ, къ самому носу ея приманку, но рыба только стряхивала ее съ носа съ видимой досадой и мѣняла свое положеніе.
Мы по временамъ купались, вода, несмотря на жгучее солнце, была холодна. Иногда мы мили на двѣ отплывали отъ берега къ «синей водѣ», тутъ вода была синяя, какъ индиго, что зависѣло отъ безконечной глубины того мѣста. По оффиціальнымъ свѣдѣніямъ, въ самомъ центрѣ озеро это имѣетъ тысячу пятьсотъ двадцать пять футовъ глубины! Иногда, предаваясь лѣни, послѣ полудня, мы валялись по песку, курили трубку и читали какой-нибудь старый романъ. Вечеромъ, у разведеннаго костра, мы играли въ экарте или въ другую какую, игру для укрѣпленія духа, и играли такими грязными и рваными картами, что только знакомство съ ними въ теченіе цѣлаго лѣта могло пріучить распознавать ихъ и не смѣшивать туза червоннаго съ валетомъ бубновымъ.
Мы никогда не спали въ нашемъ «домѣ» и почти въ немъ не нуждались; мы сдѣлали эту постройку лишь для того, чтобы удержать землю за собою, и этого было достаточно. Мы боялись нечаянно ее разорить.
Мало-по-малу провизія наша стала приходить къ концу и мы отправились на прежнюю стоянку, чтобы сдѣлать новый запасъ всего. Цѣлый день употребили мы на это, и вернулись домой къ ночи усталые и голодные. Пока Джонни несъ большую часть провизіи въ домъ, я взялъ хлѣбъ, нѣсколько ломтей ветчины и кофейникъ на берегъ, положилъ все это около дерева, зажегъ костеръ и пошелъ назадъ къ лодкѣ, чтобы достать вертелъ. Въ это время я услышалъ крикъ Джонни и, посмотрѣвъ въ ту сторону, увидѣлъ, что мой огонь быстро охватилъ все вокругъ него.
Джонни стоялъ на другой сторонѣ и чтобы дойти до озера, онъ долженъ былъ пробѣжать черезъ огонь; и такъ стояли мы, безпомощные и наблюдали за опустошеніемъ.
Почва въ этомъ мѣстѣ была густо усыпана сосновыми иглами и огонь, дойдя до нихъ, разгорѣлся, какъ отъ пороха, и чудно было видѣть, съ какою, бѣшеною скоростью огонь распространялся! Мой кофейникъ уже не существовалъ, а съ нимъ погибли и другія вещи. Въ теченіе полутора минутъ огонь охватилъ сухіе, густо-поросшіе кусты въ шесть или семь футовъ вышины и тогда ревъ, шумъ и трескъ были что-то ужасны. Жара принудила насъ удалиться къ лодкѣ и тамъ, очарованные зрѣлищемъ, стояли мы не шевелясь и восхищались.
Черезъ полчаса все передъ нами кружилось въ бурѣ огня! Огонь взбирался быстро вверхъ по сосѣднимъ хребтамъ, переходилъ черезъ нихъ, куда-то пропадалъ съ тѣмъ, чтобы снова показаться на верхушкахъ отдаленныхъ горъ, чудно освѣщая окрестность, снова исчезалъ и снова появлялся, распространяясь и поднимаясь все выше и выше по склонамъ горъ, пробѣгалъ по волнамъ, по узкимъ проходамъ и по пути охватывалъ все, что глазъ могъ видѣть. Вдали по ту сторону озера, скалы и утесы, освѣщенные яркимъ заревомъ, окрашивали небо багровымъ цвѣтомъ и наполняли картину ада!
Каждый штрихъ этой картины отражался въ блестящей поверхности озера! И обѣ картины были превосходны, обѣ великолѣпны; но та, отражавшаяся въ водѣ, была какъ-то лучше, и невольно очаровывала глазъ. Мы сидѣли четыре долгихъ часа недвижимы, поглощенные этимъ зрѣлищемъ, забыли про ужинъ, забыли про усталость. Но въ одиннадцать часовъ пламя перешло за предѣлъ нашего зрѣнія и опять повсюду водворилась темнота.
Голодъ сталъ насъ донимать, но намъ нечего было ѣсть. Провизія, безъ сомнѣнія, была вся сжарена, но мы не рѣшались идти за ней. И вотъ опять мы стали бездомными скитальцами безъ собственности. Наша ограда пропала, нашъ домъ сгорѣлъ и никакой страховой преміи! Нашъ сосновый лѣсъ былъ спаленъ, сухія деревья сгорѣли и цѣлыя акры кустарника (manzanita) стерты съ лица земли. Плэды, къ счастію, лежали на нашихъ обычныхъ песчаныхъ постеляхъ, такъ что мы пошли и легли спать. На слѣдующее утро мы опять поѣхали на старую стоянку, но, отъѣхавъ довольно далеко отъ берега, насъ застала такая страшная гроза, что мы боялись причалить къ берегу. Я сталъ быстро вычерпывать воду, а Джонни приналегъ на весла, и мы достигли мѣстности на три или четыре мили выше стоянки. Гроза увеличивалась и было ясно, что лучше причалить лодку къ какому-нибудь берегу, чѣмъ рисковать очутиться въ стосаженной глубинѣ. Мы тронулись, преслѣдуемые грозными пѣнистыми волнами, я сѣлъ къ парусамъ и сталъ направлять лодку къ берегу; какъ только носъ лодки ударился о берегъ, волна, хлынувъ за бортъ, смыла все находившееся на ней и тѣмъ избавила насъ отъ лишняго труда. Цѣлый день мы находились подъ страхомъ паденія какой-нибудь глыбы, а всю ночь мерзли отъ холода. Утромъ гроза прекратилась, и мы, не теряя времени, стали грести по направленію стоянки. Мы такъ были голодны, что съѣли весь остатокъ провизіи бригады и поѣхали обратно въ Карсонъ, чтобы сообщить ей объ этомъ и извиниться передъ нею. Было условлено заплатить ей всѣ убытки.
