Эвре Рехтер - Бессмертные карлики
— Сколько выстрелов ты сделал, — спросил Фиэльд и навел свет фонаря на свежепростреленные кусты.
— Все семь, — ответил Паквай… — Я, конечно, не мог бы найти точки прицела, но я недурно стреляю в темноту; меня удивляет, что я промахнулся.
— Ты не промахнулся, — сказал, покачав головою Фиэльд. — Так не ревут без всякой причины — то был зверь или человек. Скажи мне, слыхал ли ты когда-нибудь подобный рев в здешних лесах?
— Я многое слыхал, господин, — сказал Паквай. — Я много раз подстерегал крик мести оцелотаnote 13. Но ничто не может сравниться с этим.
— Больным падучей случается иногда так смеяться, — пробормотал Фиэльд. — Таков был этот смех. Хорошо, что донна Инеса спит. Она, наверное, так хорошо закуталась в спальный мешок, что даже выстрелы ее не разбудили.
Он невольно скользнул фонарем по фигуре спящей девушки. Спальный мешок лежал возле мешка Фиэльда, отброшенного им при внезапном пробуждении.
— Она, должно быть, заснула чрезвычайно глубоко, — прошептал Паквай.
— Это часто случается в тропическом лесу. Здесь так много снотворных растений и деревьев, что они действуют лучше всякого лекарства, особенно на людей непривычных.
— А я думал, что маленькая сеньорита тренирована в лесных путешествиях.
Какое-то беспокойство в голосе Паквая заставило Фиэльда снова направить рефлектор в направлении спального мешка. Ясно виднелась небольшая женская фигура, обрисовывавшаяся под тонкою шелковистою хлопковою тканью.
— Осмотримся немного кругом, прежде чем она проснется, — сказал он быстро и вытащил длинный лесной нож, висящий у его пояса. — Оставайся здесь, Паквай, пока я исследую ближайшие кусты. Быть может, там уже лежит труп.
Паквай хотел что-то возразить. Но он привык повиноваться во всем Фиэльду, который с ярким лучом света впереди уже пробирался через таинственные кусты. Паквай зарядил револьвер, закурил свою трубку, и снова устроился на старом месте, спиною к пальме. Он продолжал наблюдать и слушать любимую им тишину.
Но в лесу уже не было тихо. Он слышал, как работал лесной нож Фиэльда и как толстые сучья трещали и валились на землю, словно жертва острого орудия.
Длинный светлый луч пронизал внезапно кустарники. То не был фонарь Фиэльда, который давно скрылся в лесу, — то было солнце, осветившее скалы. Утро наступило.
Паквай вздохнул с облегчением.
Через короткое время возвратился Фиэльд. Было так светло, что Паквай мог различить его лицо, выражавшее несвойственное ему замешательство. В руке у него было несколько больших зеленых листьев.
Он протянул Пакваю эти листья, на которых виднелись пятна какого-то густого темно-красного вещества, больше всего похожего на лак.
— Если это кровь, — сказал Фиэльд, — то она застывает весьма своеобразно. Она теперь тверда, как камень. Можно подумать, что это рубины.
— И куда вели следы? — спросил Паквай.
— Они исчезли у целого ряда пластов лавы. Нам предстоит сегодня много дела. Пора разбудить Инесу.
Паквай поднялся с места и нагнулся над спящей девушкой. Он положил свою руку на спальный мешок. Мешок как-то странно сникнул. Индеец племени тоба испустил пронзительный крик.
Фиэльд кинулся к нему.
Ему не надо было спрашивать о причине страшного возгласа Паквая.
Первые лучи солнца упали прямо на спальный мешок, который лежал на земле вялый и плоский, подобно лопнувшему воздушному шару.
Инеса Сен-Клэр исчезла.
ГЛАВА XXIX. Предостережение
Оба мужчины посмотрели друг на друга с величайшим ужасом. Фиэльд набросился на пустой покров. То был спальный мешок, употребляемый в тропических странах, из тонкой прорезиненной хлопковой ткани. Он служил, главным образом, защитой от внезапных ливней и сырости, а также от москитов.
После краткого осмотра Фиэльд поднялся на ноги. Вены надулись на его лбу и глаза налились кровью. Но голос был спокойный и ясный.
— Эта проклятая сволочь перехитрила нас, — проговорил он, бледнея. — Красные глаза в кустарнике были только для отвода глаз. Пока мы занимались расследованием действия выстрелов, одно или несколько из этих неведомых существ привели Инесу в бессознательное состояние, вытащили ее из спального мешка и наполнили его мхом, чтобы мы не сразу заметили ее исчезновение. Это произошло не больше, как пять минут тому назад. Я еще ощущаю запах наркотического средства, которое они пустили в ход, а мешок еще хранит теплоту ее тела.
Паквай был в отчаянии. Его обычно спокойное лицо было искажено волнением.
— Я оказался плохим сторожем, — сказал он хриплым голосом.
Фиэльд обнял его за плечи.
— Друг, — сказал он с удивительною для него нежностью, — нет лучших глаз и ушей, чем твои. Но мы можем бороться с созданиями, которые соединяют ловкость и силу хищного зверя с высшею степенью человеческого разума. Нам предстоит гандикап в этой борьбе, милый Паквай. Нам остается только одно.
Индеец между тем надел на спину свой ранец, взял в руки охотничье ружье и теперь вопросительно взглянул на своего господина.
— Следовать за молодою девушкою, которую мы обязаны охранять.
— Я не вижу следов, господин.
— Но путь достаточно ясен. Он ведет к нашей цели.
— Ты думаешь?
— Путь смерти для всех нас, — сказал Фиэльд с твердым отчаянием — хуже всего это для юной девушки… Мы же оба давно забыли, что такое страх смерти.
И, не дожидаясь ответа, Фиэльд схватился за лесной нож и за компас и быстро зашагал по лесу на северо-восток. Солнце пробивалось сквозь густые ветки.
Паквай, опустив голову, последовал за ним. Он увидел багровые складки на переносице Фиэльда. Он знал эти знаки гнева на лице своего друга. Однажды они были предвестником смерти для многих людей. Кондор встрепенулся ото сна — огромная хищная птица, властвующая над жизнью и смертью на утесах Кордильер.
В течение двух часов они шли по дороге из застывшей лавы. Дорога становилась все круче. Они не могли найти хоть какой-нибудь след. Лес и кустарник постепенно редели, и вдруг они очутились перед скалистым склоном, покрытым длинными трещинами и оканчивающимися шапкою кратера.
Здесь Фиэльд остановился.
— Мы на правильном пути, — сказал он. — Здесь, год тому назад, стоял Сен-Клэр со своим последним человеком. Он так же, как и мы, заглянул в неведомую страну. Он тогда, вероятно, уже был крепко связан со своим спутником, чтобы не быть с ним разлученным. Он тогда еще ничего не знал, ничего не видел… В своем дневнике он рассказывает, что было мгновение, когда он хотел повернуть назад, так как каждый камень, каждое острие скалы шептало о неизвестном ужасе. Но старый доктор был сильный человек. Он продолжал свой путь, и в ту же ночь он лишился последнего из своих людей. Веревка, соединявшая их, оказалась перерезанною.
