Джеймс Кервуд - Казан
После этого Казан побежал к ручью и погрузил свою горевшую от боли морду в холодную воду. Это его несколько облегчило, но только на короткое время. Оставшиеся в нем занозы все более и более уходили в глубь его тела, и нос и губы стали распухать. Изо рта у него стали вытекать кровь и слюна, и глаза сделались еще краснее. Два часа спустя Серая волчица удалилась к себе в гнездо под валежником. В сумерки к ней приполз туда и он, и Серая волчица стала нежно зализывать его морду своим мягким, холодным языком. Часто в течение этой ночи Казан выходил к ручейку и погружал в него морду. На следующий день сделалось то, что лесные жители называют «дикобразным флюсом». Морда Казана распухла так, что Серая волчица могла бы расхохотаться, если бы была человеком и могла видеть. Его губы свешивались, как локоны. Его глаза почти совсем заплыли. Когда он вышел на солнечный свет, то прищурился еще больше, потому что видел не лучше, чем его слепая подруга. Но боль стала уже значительно меньше. Уже в следующую ночь он стал подумывать об охоте, а едва наступило утро, как уже принес в берлогу кролика. Двумя, тремя часами позже он мог бы принести Серой волчице даже куропатку, если бы в самый тот момент, как он уже готов был схватить ее за перья, не послышалось вдруг поблизости бормотание дикобраза. Казан тотчас же остановился как вкопанный и выпустил дичь. В редких случаях он опускал свой хвост. Но это пустое и невнятное бормотание такого маленького, безобидного существа заставило его тотчас же с удвоенной быстротой поджать под себя хвост. Как человек ужасается при виде ползущей змеи и старается ее обойти, так и Казан стал избегать это маленькое лесное существо, о котором ни один учебник естественной истории не отозвался бы как о способном на ссоры или мало добродушном.
Прошло две недели со дня приключения Казана с дикобразом. Это были длинные дни все нараставшего тепла и солнечного света и дни охоты. Быстро сошел и последний снег. Из земли прыснула в воздух зелень, и на солнечных местах между камней появились белоснежные цветочки – доказательство того, что весна действительно уже началась. В первый раз за эти две недели Серая волчица стала выходить вместе с Казаном на охоту. Они не уходили далеко. На болоте водилось множество всякой мелкой дичи, и каждый день, и каждую ночь они имели ее в изобилии. Но после первой же недели Серая волчица стала охотиться все менее и менее.
Затем наступили мягкие, ароматные ночи, роскошные благодаря полной весенней луне, и она уже совсем отказалась выходить из своего логовища под валежником. Казан и не принуждал ее. Инстинкт подсказывал ему то, чего он не мог понять, и он и сам в эти ночи не уходил на охоту далеко от валежника. Возвращался он с кроликом в зубах. Затем настала ночь, когда из темного угла берлоги Серая волчица предостерегла его низким ворчанием. Он в это время стоял у входа, держа в пасти кролика. Он не обиделся на это ворчание, но простоял некоторое время, глядя в темноту, где Серая волчица уединилась так, что ее не было видно. Затем он бросил кролика и улегся у самого входа. Немного спустя он вскочил с беспокойством и вышел наружу. Но от валежника он далеко не уходил. Был уже день, когда он снова вошел внутрь. Он понюхал воздух точно так же, как тогда, давно, между двух камней на вершине Солнечной Скалы. В воздухе носилось то, что уже не составляло для него тайны. Он подошел поближе, и на этот раз на него уже не ворчала Серая волчица. Она ласково поскулила ему, когда он коснулся ее. Затем его морда нашла что-то еще. Это было нечто мягкое, тепленькое и издававшее жалобный писк. В ответ он тоже заскулил, и в темноте его нежно и ласково лизнула Серая волчица.
Казан вернулся на солнечный свет и растянулся у самого входа в берлогу. Он раскрыл рот и высунул язык, что означало в нем полное удовлетворение.
Глава XVII. Воспитание Бари
Лишившись родительских радостей после происшествия на Солнечной Скале, и Серая волчица, и Казан чувствовали бы себя совершенно иначе, если бы в свое время в их жизнь не вторглась рысь. Они вспомнили лунную ночь, когда рысь ослепила Серую волчицу и загрызла ее щенят, точно это было только вчера. И теперь, чувствуя около себя своего мягкого, маленького детеныша, старавшегося подобраться к ней еще ближе, Серая волчица сквозь слепоту видела трагическую картину той ночи еще живее, чем когда-либо, и вздрагивала при малейшем звуке, готовая броситься на своего невидимого врага и растерзать всякого, кто был не Казаном. И Казан, со своей стороны, ни на минуту не переставал следить за каждым долетавшим до него малейшим звуком и был настороже. Он не доверял двигавшимся теням. Малейший треск ветки уже заставлял его оскаливать зубы. Чуть только легкий ветерок доносил до него какой-нибудь незнакомый запах, как он тотчас же угрожающе обнажал клыки. Воспоминание о Солнечной Скале, о смерти их первых щенят и о слепоте Серой волчицы родило в нем какой-то новый инстинкт. Ни на одну секунду он не покидал своего поста. С такой же уверенностью, как люди ожидают, что Солнце все-таки взойдет, ждал и он, что рано или поздно к ним приползет из лесу их смертельный враг. Ведь приползла же тогда рысь! Ведь принесла же она с собой слепоту! Итак, день и ночь он ожидал, что к ним пожалует снова рысь. И горе тому созданию, которое осмелилось бы подойти к валежнику в эти первые дни материнства Серой волчицы!
Но мир уже распростер над болотом свои крылья, полные солнечной ласки и изобилия. Никто не вторгался, если не считать шумных лягушек, большеглазых соек, болтливых воробьев и полевых мышей да горностаев, если их только можно было назвать врагами. С первых же дней Казан почасту стал входить в логовище под валежником и, хотя всякий раз тщательно обшаривал Серую волчицу носом, но никак не мог обнаружить около нее более одного щенка. Дальше, на западе, индейцы-собачники назвали бы этого щенка Бари по двум основаниям: потому, что у него вовсе не было братьев и сестер, и потому, что он был помесью собаки с волчицей. Это был гладенький, веселый с первой минуты своего появления на свет щеночек. Он развивался с быстротой волчонка, а не так медленно, как развиваются щенки у собак. Целые три дня он не отрывался от матери, все время сосал ее, когда чувствовал голод, подолгу спал и беспрестанно охорашивался и обмывался языком преданной Серой волчицы. С четвертого дня он стал проявлять инициативу и с каждым часом становился все любознательнее. Он разыскал морду матери, с невероятными усилиями переползал через ее лапы и однажды совсем растерялся и попросил помощи, когда ему пришлось скатиться дюймов на пятнадцать с ее тела вниз. А еще некоторое время спустя он уже стал понимать, что Казан – это часть его матери, и дней через десять уже подполз к нему, примостился у него между передними лапами и заснул. Казана это удивило. Тогда и сама Серая волчица положила свою голову ему на передние лапы, глубоко вздохнула и, коснувшись носом детеныша, тоже в безграничном довольстве задремала. Целый час Казан не пошевельнулся.
