Николай Трублаини - «Лахтак»
Когда юнга скрылся за дверями, в столовой раздался громкий хохот. Услышав его, Кар высунулся из своей каюты. Он не знал, в чем дело.
А юнга, открыв наружные двери, остановился в изумлении. Резкий ветер залепил ему лицо снегом. Вокруг гудела полярная вьюга. Над дымовой трубой завывал ветер, мачты содрогались, а натянутые тросы звенели. Преодолевая ветер, Степа с трудом закрыл двери.
«Тоже мне шутки!» — рассердился юнга. Он постоял с минуту на палубе. Ветер продувал сквозь мех и пробирал до костей. Но вот в Степиной голове возникла идея… «Погодите же!» — сказал он, мысленно обращаясь к шутникам.
С выражением испуга на лице, весь в снегу, юнга влетел в столовую.
— Вахтенный напал на медведя! Медведь! Медведь! Быстрее!
Услышав крик, все вскочили с мест и бросились к оружию. Вершомет и Соломин с ружьями, остальные с ломами и топорами выбежали на палубу. За столом остался только Торба. Подняв руку, механик покачал пальцем перед носом и сказал, обращаясь к юнге:
— Меня не купишь! — Лицо его сияло.
— Ай-я-яй! — услышал Степа и, обернувшись, увидел в дверях капитанской каюты Кара.
Штурман покачал головой, усмехнулся и, притворив двери, исчез в каюте.
С палубы возвращались взволнованные охотники.
Степа сел возле механика, ожидая защиты, если команда начнет ругаться.
Но, кроме Лейте, никто не сердился. Только старый боцман начал отчитывать юнгу, говоря ему, что так пугать нельзя.
— Таких молодцов, как ты, я бы порол. Понимаешь? Ты знаешь сказку про пастуха, который кричал: «Волк!» Два раза кричал. Два раза к нему прибегали на помощь, и оказывалось, что он обманывал. А когда волки действительно напали и он закричал, никто не обратил на это внимания. Подумали — снова врет.
— Во-первых, — ответил Степа, — теперь побои отменены, а во-вторых…
— Правильно, — кивнул головой боцман.
—…во-вторых, — продолжал юнга, — нужно было слушать, что я кричал. Вот механик понял и сидел спокойно. В-третьих, если один раз обманут, что лед треснул, второй раз обманут, то на третий раз, когда он в самом деле треснет, никто не поверит. В-четвертых, я не собираюсь больше обманывать. Наконец, пятое — физкультура — вещь очень полезная и нужно уметь не только плавать и нырять, но и бегать.
— Прошу без намеков, — притворно обиделся Лейте.
— А как же вы, Дмитрий Петрович, обманули меня? — спросил Степа Запару.
— Я, Степочка, не хотел. На самом деле я предлагал сказать, что остров затонул, но со мной не согласились.
— Эх ты, чучело! — обратился к юнге Шелемеха. — Ты же спал тридцать шесть часов. А твоя очередь кашу варить на камбузе. Нужно же было тебя каким-то образом разбудить? Мы уже думали, что у тебя сонная болезнь или летаргический сон.
— Да, браток, — вмешался в разговор Торба, — рекорд побил: тридцать шесть часов проспал.
— Да ну? — Юнга недоверчиво обвел глазами всех присутствующих. Посмотрел на часы и календарь: было восемь часов утра, а на календаре — двадцать девятое число, а он лег в пятом часу вечера двадцать седьмого.
Юноша еще раз обвел товарищей пытливым взглядом. Сзади всех сидел Эльгар. Норвежец, по-видимому, догадывался, о чем разговор, потому что тоже смотрел на календарь и, когда глаза юнги встретились с его глазами, сощурился и еле заметно кивнул головой: «Нет».
— А знаете, какой сон снился мне все эти тридцать шесть часов?
— Какой?
— Снилось, что наш старший помощник освободил меня на целых три дня от дежурства на камбузе и назначил дежурить того, кто шутит с календарем.
— Молодец, Степа! Правильный сон ему приснился! — сказал Кар, подходя к столу.
Капитан обратился к Торбе:
— Как вы думаете? Мне кажется, совершенно верно.
— Ну конечно!.. — И механик закашлялся. — Но только в том случае, если он скажет нам, кто именно сорвал листок календаря.
— Пускай, — решил Кар, — угадывает до трех. С таким расчетом: если сразу угадает — на три дня освобождается от дежурства; если со второго раза — на два дня, с третьего — на один. Не угадает — пойдет дежурить.
— Хорошо, — согласился механик. — Ну, начинай.
— Шелемеха, — крикнул Степа, показывая пальцем на кочегара, — марш на камбуз! — Он был уверен, что угадал.
Но общий смех всех моряков, в том числе и Шелемехи, показал ему, что он ошибся. Пришлось думать еще раз. Степа внимательно осмотрел всех. «Соломин, не иначе. Что-то смотрит в сторону».
— Васька, — показал Степа на матроса.
Снова конфуз. Не угадал.
— Что-то не совсем удачный у тебя сон, — издевался Лейте. — Ты с ним и одного дня не заработаешь.
— Лейте, — с отчаянием в голосе сказал Степа.
— Не угадал! Пропало! — закричал Шелемеха. — Календарь испортил…
— Стой, стой! — выскочил вперед Ковягин, прикрывая рот Шелемехе. — У меня есть предложение: пусть попробует еще раз. Если угадает, я буду дежурить за него. Не угадает — он за меня. Все равно я должен его сменять.
— Хорошо, — согласился Степа.
У него появилась уверенность, что это Ковягин.
Никто не протестовал. Все стихли. Юнга собрался уже назвать того, кто внес предложение, но на всякий случай еще раз оглядел всех. Его глаза снова встретились с глазами Эльгара. Норвежец, по-видимому, давно ожидал этого. Он едва заметно повел бровями, показывая на Торбу.
— Гм… гм… — замычал Степа, думая: «Не может быть. Оскандалюсь, пожалуй…» И, набравшись смелости, крикнул: — Механик!
Все зааплодировали.
— Угадал! — сказал механик, смеясь больше всех.
Недоволен был только Ковягин.
День начался весело.
— Товарищи, — сказал Зорин, вставая на стул. — Есть предложение выпустить стенгазету и посвятить ее нашей встрече с норвежцами. Капитан обещал пригласить норвежцев к нам в гости.
Г л а в а XI
В редколлегию выбрали Зорина, Запару и Степу. Каждого моряка обязали написать заметку.
— Как же мы назовем нашу газету? — спросил Зорин, перед тем как поручать Ковягину рисовать заголовок. — Прежняя называлась «Моряк Севера», но теперь, мне кажется, нужно изменить название.
— У меня есть проект, — воскликнул механик.
— Как?
— «Вестник гидрологии и болтологии».
— Не подходит.
— «Побежденная Арктика», — предложил Степа.
— Какая же она побежденная, если нас затерло льдами и носит по морю! Лучше уже «Побежденный «Лахтак».
— Сам ты побежденный! — возмутился Соломин.
— В истории были прецеденты, — начал Запара. — Когда Нансена затерло во льдах, они издавали газету «Фрамсия». Когда льды раздавили «Челюскина» и челюскинцы очутились на льду, они издавали газету, которую назвали «Не сдадимся!».
