Василий Гавриленко - Теплая Птица
– Кирилл, вы прошли предварительное испытание. Теперь вы главный претендент на должность старшего менеджера с зарплатой сорок тысяч рублей.
Его лицо не выразило ровным счетом ничего. Болван какой-то.
– Но прежде чем быть допущенным к собеседованию с начальством, вы должны приобрести…
Я достала из-под стола пластиковую желтую упаковку, и поставила перед собой.
– Что это?
– Это продукция нашей компании. «Чистая Жизнь», бальзам долголетия. Очищает кожу, избавляет от кругов под глазами.
– Но…
– Так же им можно пользоваться, как шампунем. Волосы становятся шелковистыми, блестящими.
– Но мне нужна работа, а не шампунь.
– Кирилл, – с выражением страдальческого терпения сказала я. – В нашей компании все сотрудники покупали бальзам перед собеседованием с начальством. И я покупала, и вот Илана Олеговна. Все.
– Хорошо, – он неожиданно решился. – Сколько это стоит?
– Три тысячи рублей. В этой упаковке десять бутылочек.
Кирилл достал кошелек: мое сердце сжалось. Это был точь-в-точь кошелек моей матери. Кожаный, потрепанный, с вдавленным гербом: серп и молот. Изнутри, – я это точно знала, – маленькая этикетка: «Фабрика кожевенных изделий „Марксист“. Сделано в СССР».
«Что же я делаю?! – молния, всполох. – Кого же я обманываю?»
Но совесть – это всего лишь мгновенье.
Легли на стол три синие бумажки.
– Через три дня мы позвоним вам, – сказала я, накрывая деньги ладошкой.
– Я могу идти? – спросил Кирилл, пряча кошелек.
– Да, конечно.
Он поднялся.
Уже у самой двери Кирилл обернулся:
– До свиданья, Марина.
Улыбнувшись ему, я кивнула. Кирилл скрылся за дверью. Теперь – в студенческое общежитие или к своей тете-москвичке, попрекающей за каждый прожитый у нее день, с пустым кошельком, с упаковкой «Чистой Жизни», с надеждой – через три дня позвонят и все изменится.
– Однако, у тебя талант, – сказала Илана, принимая у меня деньги. – Почти без подготовки, с листа, «уломать»… Немногим это удавалось.
Илана хвалила меня, но глаза ее были грустны.
Я проработала в «Чистой Жизни» ровно год, – до того августовского дня, когда в моей жизни появился Он. К тому времени я стала одним из лучших «менеджеров» компании, Ирина Мухамедовна хвалила меня, ставя в пример другим «гербалайфщикам»; лица «клиентов» слились в единый поток, я улыбалась, поправляла платье на груди, принимала деньги за бальзам, – все автоматически, бездумно. Я стала профессионалом.
Почему-то Илана отдалилась от меня (не иначе, она позавидовала моему успеху), но я недолго горевала. В квартирке в Свиблово я сблизилась с Ольгой, бесшабашной и веселой девицей, мы ходили с ней в кино, даже пару раз были в ресторане.
У Ольги была мания – подцепить богатенького папика.
– Гербалайф не вечен, Марина, – говорила она, когда мы под руку шагали по вечерней Тверской. – В конце концов, нашу шарашкину контору прикроют. Сколько веревочке не виться… Ну, ты понимаешь. И тогда придется убираться из Свиблово, а найти новую работу, новую квартиру? Большой вопрос… Я, например, скорее брошусь в реку, чем вернусь обратно в Мухосранск. Жить среди быдла, когда ты видела все это…
Ольга окидывала взглядом красиво подведенных глаз улицу, сверкающую огнями.
– Оль, ну почему сразу «быдла»? – слабо протестовала я.
– А что, в твоем Урюпинске не одно пьяное быдло?
За пределами МКАД для Ольги, кажется, существовали лишь два города – Мухосранск и Урюпинск, оттого с ней совершенно невозможно было спорить.
– Марин, нужно во что бы то ни стало зацепиться в Москве. Понимаешь, во-что-бы-то-ни-ста-ло! И самый лучший способ это…
– Подцепить богатого папика.
– Умничка, уразумела.
Как именно Ольга пыталась подцепить папика, я видеть не могла. Охота, по выражению моей подруги, это дело сугубо индивидуальное, свидетели и сочувствующие здесь ни к чему.
Вечером каждой пятницы Ольга надевала длинное бордовое платье («цвета страсти» – по ироничному выражению Иланы), небрежно накидывала на плечи короткую норковую шубку (пять лет экономии) и выпархивала из квартиры в ждущее у парадного такси. Она возвращалась в два, а то и три часа ночи, всегда навеселе. Не снимая шубы, гремела крышками сковородок в поисках завалявшейся котлетки и, не раздеваясь, валилась на свою кровать, не обращая ни малейшего вниманья на ворчанье потревоженных Иланы и Жанны.
Наутро Жанна непременно спрашивала:
– Олька, подцепила папика?
В ответ звучало крепкое словцо, смысл которого сводился к следующему: «Если б подцепила, в эту дыру, к вам не вернулась бы».
Я с юмором относилась к Ольгиным поискам, но так получилось, что папика нашла себе именно я. Вернее, Он сам меня нашел.
Это был один из тех дней, что случаются лишь в конце августа: еще зелено и пыльно, но солнечный ветер уже пахнет осенью. Впрочем, здесь почувствовать запах осени было сложно: на громадной площадке (кажется, раньше это был аэродром) расположились сотни, тысячи автомобилей. БМВ, Мерседесы, Линкольны, Феррари, Доджи… Все, какие только существуют на свете, марки и модели; новенькие и потрепанные, с аэрографией и без, всех возможных расцветок. Рев моторов, взрывы петард, восторженные крики людей сливались для меня в бензиновую какофонию. Я жалела, что согласилась поработать на ежегодной выставке «АвтоЛэнд» и мысленно ругала Жанку, по чьей рекомендации я здесь и очутилась. Работа заключалась в том, что, одетая в бикини, я должна была привлекать внимание посетителей выставки к синему «Мустангу» 62 года выпуска. Однако, как я успела заметить, посетителей выставки больше занимали мои «буфера», нежели рифленый буфер раритетного автомобиля. Парни и взрослые мужики дружно снимали меня на любительские фотоаппараты и камеры мобильников – я злилась, но ничего поделать не могла.
С запахом бензина и назойливыми «папарацци» меня мирило солнце: кожу прямо на глазах покрывал бронзовеющий загар. Я никогда не бывала на море: бикини в новинку для меня, так же как и использование лосьона для загара, который мне дала Жанна. Время от времени я заскакивала в палатку, установленную за «Мустангом» и натирала руки, ноги, грудь прозрачным молочком, приятно холодящим кожу.
В один из таких «заскоков», я услыхала:
– Эй, на палубе! Кто хозяин «Мустанга»?
Отставив в сторону бутылочку с лосьоном, я вылезла из палатки и увидела Его.
Аккуратный ежик седых волос зрительно увеличивал и без того высокий лоб, умные, другого слова не подберешь, слегка голубоватые глаза, смотрели на меня внимательно и чуть-чуть насмешливо. На вид ему было не меньше пятидесяти лет, но своей лощеностью он был красив. Крепкое, – с едва заметным намеком на брюшко, – тело, плотно облегала короткая байкерская куртка с ярко-красной надписью на груди «the night’s wolf»; узкие джинсы небрежно заправлены в голенища дорогих ковбойских сапог. За спиной «волка ночи», как и положено, стоял Harley&Davidson.
– Ау, девушка. Так кто хозяин «Мустанга»?
Он засмеялся бархатным смехом уверенного в завтрашнем дне человека. Ровные зубы белее снега, почему-то заставили меня вспомнить мамин фарфоровый сервиз, который она берегла как зеницу ока.
– Хозяина здесь нет, – сказала я, краснея (перед этим человеком мне было стыдно стоять в бикини). – Но у меня есть его телефон, вы можете позвонить…
– Позвонить? Пожалуй, не стоит. Я куплю себе другой «Мустанг».
«Еще бы – чтобы он сам стал кому-то звонить!»
Он не уходил. Просто стоял и смотрел на меня, заставляя мое лицо пылать. «Папарацци» с мобильными телефонами – сущие ангелы по сравнению с этим рентгеновским взглядом. Мне показалось, что этот человек видит меня насквозь, знает все обо мне. Тоскливое изюминское детство, школу, где только и разговоров – «вот закончу, и уеду отсюда». Робкий – первый и последний – поцелуй с одноклассником Вовкой на выпускном вечере, истерику матери, не желавшей отпускать единственного ребенка в «порочную Москву», проваленные экзамены, мошенническая работа в «Чистой Жизни».
Он спросил, как меня зовут. Я ответила.
– Игорь Матвеич, – представился он.
Игорь Матвеич… «Папик» – пришло на ум часто употребляемое Ольгой словечко. Интересно, а Игорь Матвеич знает, что он – папик?
Он задал вопрос, нравится ли мне работать на «АвтоЛэнде», – я честно ответила, что нет.
Игорь Матвеич помолчал, а потом вдруг сказал:
– Марина, ты не хочешь прокатиться со мной?
Внешне это выглядело легко и непринужденно, в полном соответствии с имиджем волка ночи, но все же я уловила в его голосе едва ощутимое, – нет, не дрожь, – колыханье.
Мгновение раздумья… Чего в нем было больше: страха (молодым девушкам не следует куда-то ехать с незнакомым мужчиной), брезгливости (несмотря на лоск богатства, Игорь Матвеич был стариком, и зубы у него были фарфоровые), совестливости (все-таки, я была на работе)? Не знаю…
