Александр Кулешов - Пересечение
— Думаешь, честно? — как-то странно спрашивает.
— А разве нет? В чемоданах контрабанду ведь не возишь? — пытаюсь пошутить.
— В чемоданах-то нет… — отвечает с усмешкой.
Дурацкий какой-то разговор.
Но то было позже. А тогда после Дворца бракосочетаний, что на Ленинградском проспекте, поехали к могиле Неизвестного солдата (дед с нами поехал. При всех орденах). Вот это хорошая традиция. Правильная. Все-таки все мы им, тем, кто не вернулся, обязаны. Все без исключения. Они нам эту нашу жизнь подарили. Благодаря им мы счастливы. И в счастливые минуты, ну как не отдать им долг, не поблагодарить! Постояли, положили цветы. Дед прослезился.
А дома хорошо посидели. Дед у меня хоть и суровый на вид, а мужик остроумный. Вел, как он выразился, «свадебное заседание» весело. Засиделись чуть не до утра. Что пили один сок, врать не буду. Сам я, как известно, спортсмен и алкоголь не употребляю, но думаю, у нас легкий перебор. Все-таки бывают случаи, когда не грех выпить. Кто не хочет, не надо, а кто не прочь, дай ему бог.
Первая брачная ночь длилась часа три. Потом начали укладываться. Вернее, Зойка, я полеживал и входил в свою новую сущность. Я — муж! Глава семьи! Будущий отец! Руководитель первичной ячейки общества! Ответственность перед обществом неизмеримо возросла, перед женой, простите, законной супругой, тоже. Ведь я глава семьи!
— Эй, глава, хватит валяться, — Зойка кричит. Подъем! Сбор! Вот тебе и новая сущность — еще одно начальство объявилось. Встаю, присоединяюсь к укладке одного-единственного чемодана, который мы берем с собой…
…Как же мы прекрасно провели этот отпуск! Все отлетело, что не было радостью. Пансионат, хоть и бедноватый, но разве это важно? А море? А пляж? А сосны? А Рига старинная? А чайки? Да разве все это можно забыть? Хоть и июль, но вода здесь не кипяток. Для нас, как спортсменов, это значения не имело, что солнце, что дождь — мы на пляже, пробежали километров сто: вода до того места, где она по грудь (такое уж здесь побережье, что приходится полчаса идти по мелководью), и плаваем по часу; а то и дольше. Потом, если тепло, валяемся на песке, гуляем. Я болтаюсь на разных спортивных снарядах, которыми у них тут весь пляж уставлен и увешан, Зойка с упорством нефтеразведчика разыскивает в прибрежной тине янтарь и, естественно, не находит его. Потом идем обедать или завтракать (мы это делаем по дважды в день. Один раз в пансионате, второй в городе). Заходим в какое-нибудь кафе, ресторан, станционный буфет и с удовольствием уплетаем, вкусно у них.
На десятый день приезжают Корневы — мой уважаемый коллега с супругой — царицей Тамарой, блистательной красавицей (но Зойка красивее).
Теперь проводим время вчетвером, а иногда, когда у Зойки тренировки, втроем.
И вот я начинаю замечать странную вещь. Эта Тамара, которая, помнится (мы все иной раз встречались в увольнении и в предшествующие училищные годы), была всегда веселой, кокетливой, заводной, как иногда говорят, здесь какая-то грустная. То и дело задумывается, иной раз не сразу тебя слышит. Улыбается, конечно, по как-то рассеянно, смеется, да вроде вымученно. Саша Корнев ничего не замечает. А я, и даже Зойка, сечем. В чем дело? Не могу понять. Ну да ладно, мало ли почему человек не весел — может, у нее кто-то из близких болеет или финансовые заботы одолевают, или на работе не ладится — она преподает английский язык в институте. Зойка со свойственным женщинам фантазерством предполагает самое невероятное, высказывает мысль, что у Тамары не может быть детей. Ох!
Все-то мы думали, кроме самого простого. Когда до отъезда оставалось совсем немного, прибегает к нам чуть не за полночь Корнев. На нем лица нет. Вскакиваем с постели. Зойка рот ладошкой зажимает. Я кричу:
— Что случилось? С Тамарой что-нибудь?
Он молча кивает. Зойка в слезы. Я тормошу его.
— Да говори же, Саша, говори!
Наконец он выдавливает:
— Бросила она меня, — и какую-то бумажку нам сует.
Мы как сидели, так и застыли с открытым ртом. Бросила! Корнева! Невозможно. Оказалось — возможно.
Всю ночь проговорили. Оказалось вот что. Тамара влюбилась в Корнева без памяти, вышла замуж, счастлива, училище ее не пугало, виделись хоть не часто, но это только чувство обостряло, да и отпуска здорово проводили. Но время шло, влюбленность превратилась в любовь, вернее, должна была превратиться… А оказалось иначе — чем ближе был выпуск, тем больше мысли о нем занимали Корнева и, конечно, Тамару. Они, как и мы с Зойкой, задумывались о будущем, строили планы. Все друзья-курсанты только и говорили о предстоящих назначениях, о местах службы, о «тамошних» условиях. И картина вырисовывалась суровая, для жены, не для офицера, для которого, какие бы ни были условия, главное служба со всем, что с ней связано увлекательным. А вот что будет делать Тамара на отдаленной заставе? Преподавать язык в школе? Она этого не сможет, это то же самое, что предложить преподавателю той самой высшей математики в математическом вузе учить первоклашек счету. Тамара очень способная, она закончила аспирантуру. У нее на носу защита диссертации, и ей сулят кафедру, да еще в языковом вузе, она уже, хоть и молодая, а о докторской задумывается. Уже дважды ездила за рубеж на стажировку, впереди еще более интересные командировки. А главное, она обожает свою работу, прямо живет ею. И у нее только вид такой шикарный, ресторанной дивы, в действительности она по характеру труженик и ученый. И ждет ее на поприще науки блестящее будущее. Это все говорят, да и по делам видно. А уехать с мужем на заставу — значит все это похоронить. Нет, конечно, можно поехать в Шереметьево или в какой-нибудь большой город, например в порты в Ленинграде, Одессе, Риге, но, честно говоря, шансов маловато. Да и Саша простодушный малый, всякие свои мечты неосторожно высказывал — «где потрудней, где потрудней, надо ехать». Вот и приехал.
Тамара, женщина решительная и серьезная, стала взвешивать все «за» и «против». Саша, увлеченный своими командирскими планами, ничего не замечал, наоборот, подливал масла в огонь, восторженно повествуя о будущей увлекательной жизни на затерянной бог знает где заставе. Но это для него, пограничника до мозга костей, она виделась увлекательной, а отнюдь не для его жены. Тут как раз предложение о кафедре подвернулось, научный руководитель высказал свой восторг диссертацией, реальные формы стала приобретать докторская и т. д. и т. п. И Тамара приняла решение.
Чтоб не портить Корневу отпуск, поехала с ним, все дни мучилась, страдала, и наконец не выдержала. Написала ему все это в длинном печальном письме и, воспользовавшись тем, что он на весь день уехал в Ригу (между прочим, искать ей подарок на день рождения), уехала. Все. Сидим, молчим. А что говорить?
