Алистер Маклин - Искатель. 1994. Выпуск №5
— Слишком далеко. К тому же надо учитывать психологическую сторону. Парней с «Зебры», конечно, уже ничем не испугаешь, а вот наших молодцов… Правда, у капитана есть разрешение из Вашингтона… — Хансен внезапно замолк и в нерешительности посмотрел на меня, потом отвел взгляд в сторону.
— На тех семерых, что остались на «Зебре»? — Я покачал головой. — Нет, тут никакой панихиды не будет. Как вы могли подумать? Я сам как-нибудь попрощаюсь с ними.
Хансен задержал свой взгляд на кобуре с манлихером, висевшей на стене, и снова уставился в пустоту. Потом тихо, но гневно проговорил:
— Будь проклят убийца и его черная душа! И эта сволочь у нас на борту, Карпентер. — Он с силой ударил кулаком по ладони другой руки. — Вы имеете хоть малейшее понятие, что за всем этим кроется, док? Кто совершил эти зверские убийства?
— Если бы имел, я бы здесь не стоял. Не знаете, как там Бенсон и его подопечные?
— Он уже все закончил. Я только что от него.
Кивнув, я вынул из кобуры пистолет и снова засунул в карман меховых штанов. Хансен тихо спросил:
— Даже здесь, на борту?
— Особенно здесь, на борту.
Я направился в лазарет.
Бенсон сидел за столом спиной к стене, увешанной разноцветными картинками, и что-то писал. Когда я вошел и закрыл за собой дверь, он вскинул голову.
— Что-нибудь обнаружили? — спросил я.
— Ничего интересного. Вещи в основном разбирал Хансен. Может, вам повезет больше — попробуйте сами поискать. — Он указал на аккуратно сложенные связки одежды, несколько небольших ручных чемоданчиков и полиэтиленовых пакетов с бирками. — Вот, глядите. А как там те двое, на «Зебре»?
— Пока живы. Думаю, с ними все будет в порядке, хотя сказать что-либо определенное еще рано. — Я опустился на корточки и тщательно проверил все карманы в уложенной в кипы одежде, но ничего не обнаружил — Хансен был не из тех, кто может что-либо пропустить. Я прощупал каждый квадратный дюйм подкладок, осмотрел все чемоданчики и полиэтиленовые пакеты, каждую мелочь, каждую личную вещь: бритвенные наборы, письма, фотографии, два или три фотоаппарата, которые, когда я их вскрыл, оказались совершенно пустыми.
— А где медицинская сумка доктора Джолли? — спросил я у Бенсона.
— Вы что, даже своим коллегам не доверяете?
— Вот именно.
— И мне? — Он улыбнулся одними губами. — А вы страшный человек! Я обшарил в этих кучах все до последнего дюйма. И ничего не нашел. Даже измерил толщину днищ в чемоданах.
— Тем лучше для меня. А как там ваши пациенты?
— Их всего девять, — сообщил Бенсон. — Сейчас они наконец почувствовали себя в полной безопасности, и это ощущение, с психологической точки зрения, оказалось куда более эффективным, чем любое лечение. — Он заглянул в разложенные на столе карточки. — Больше всех досталось капитану Фольсому. Мы радировали в Глазго, так что по прибытии на базу его тут же передадут специалисту по пластической хирургии. У близнецов Харрингтонов — они оба метеорологи — ожогов значительно меньше, но они здорово обморозились и находятся в состоянии крайнего физического истощения. Но при хорошем питании, в тепле и покое они через два дня встанут на ноги. У Хассарда — это еще один метеоролог, — Джереми, лаборанта, ожоги и обморожения средней степени. Странно, почему люди так по-разному реагируют на голод и холод? У четверых остальных — Киннэрда, старшего радиста, доктора Джолли, Нэсби, повара, и Хьюсона, водителя тягача и ответственного за генератор, — состояние примерно одинаковое: они сильно обморозились, особенно Киннэрд, и получили ожоги второй степени. На постельный режим согласились только Фольсом и Харрингтоны. Они и правда крепкие парни и к тому же молодые — ясное дело, на «Зебру» слабаков не пошлют.
Если прежде я мог позволить себе усомниться в том, что арктические льды далеко не самое подходящее место для кладбища, в тот день после десятиминутного пребывания на ледяном ветру я убедился в этом окончательно и бесповоротно. После тепла, окружавшего нас на борту «Дельфина», холод снаружи казался всепоглощающим, и через пять минут все мы тряслись точно в лихорадке.
Наклонив головы, мы спешили вернуться на «Дельфин», в наше единственное убежище. От поверхности льда к верхней части боевой рубки вел двадцатифутовой высоты подъем, образовавшийся из почти отвесных льдин, вздыбившихся после того, как лодку, когда мы пытались пробиться через лед, швыряло то вверх, то в сторону. Хотя с рубки свисали подъемные концы, взбираться по ним было не так-то просто. Веревки на морозе обледенели, превратившись в гладкие струны, и то и дело выскальзывали из рук, а снег и острые льдины слепили глаза.
Взобравшись футов на шесть, я протянул руку Джереми, лаборанту с «Зебры», который из-за того, что у него были обожжены ладони, не мог подняться без посторонней помощи, как вдруг у меня над головой раздался чей-то сдавленный крик. Я тотчас поднял глаза и сквозь застилавшую взор снежную пелену увидел, как кто-то, добравшись до самого верха рубки, закачался, теряя равновесие, и рухнул вниз. Я резко рванул на себя Джереми, чтобы падающее тело случайно не зацепило его. Послышался глухой удар об лед и громкий хруст. Представив себе, как все произошло, я невольно поморщился.
Мне почудился еще какой-то звук. Передав Джереми заботам кого-то из наших, я в один миг соскользнул вниз по обледеневшей веревке, стараясь не смотреть туда, куда только что упало тело. Было такое впечатление, будто оно, рухнув с двадцатифутовой высоты, ударилось не об лед, а о бетонный настил.
Хансен, однако, меня опередил — он уже был внизу и освещал фонариком не одно, как я узнал, а два распростертых тела. Пострадали Бенсон и Джолли.
— Вы видели, как это случилось? — спросил я Хансена.
— Нет. Как я понял, поскользнулся Бенсон и упал прямо на Джолли — это и смягчило удар. Джолли был рядом со мной, когда Бенсон сорвался.
— Выходит, Джолли спас жизнь вашему доктору. Придется привязать их к носилкам и осторожно поднять на борт. Здесь оставлять их надолго нельзя.
— К носилкам? Что ж, раз вы так считаете, будь по-вашему. Но они уже вот-вот очухаются.
— Один из них — возможно. Другой еще долго не придет в себя. Или вы не слыхали, как кто-то из них ударился головой об лед? Хрустнуло так, будто ему проломили череп. И я пока не знаю, кто из них пострадал больше.
Я наклонился к Бенсону и приподнял капюшон его штормовки. Сбоку, над правым ухом, виднелась глубокая, длиной в три дюйма, рана, успевшая затянуться на лютом морозе кровавой ледяной коркой. Еще бы на два дюйма ниже — и Бенсон был бы мертв. Бенсону повезло — череп у него оказался крепким. Однако мне не давал покоя хруст, который я услышал, когда он стукнулся о лед.
