Густав Эмар - Твердая рука. Гамбусино
Надобность в пироге миновала, и Твердая Рука даже не потрудился снять ее с дерева.
Прислонясь спиной к дубу, скрестив на груди руки и опустив голову, охотник размышлял, время от времени заботливо поглядывая на своего спящего товарища.
Дон Хосе, наконец, открыл глаза и, протяжно зевнув, сладко потянулся.
– Карамба! – воскликнул он, убедившись с первого взгляда, что солнце стояло высоко. – Я, кажется, здорово проспал; должно быть, поздно!
– Десять часов.
– Десять?! – мгновенно вскочив, воскликнул дон Хосе. – И вы не растолкали этакого лентяя!
– Вы так сладко спали, дружище, что у меня не хватило духа.
– Гм, – сказал Паредес. – Я, право, не знаю, следует ли мне побранить вас или поблагодарить за такую заботу: ведь мы потеряли уйму драгоценного времени.
– Не горюйте! Взгляните: вода ушла, земля подсыхает… Лишь только спадет полуденный зной, мы сядем на коней и в несколько часов наверстаем потерянное время.
– Ваша правда, товарищ! – весело произнес дон Хосе, окинув окрестности опытным взглядом старожила прерий. – Ну, раз так, усядемся завтракать, и время пройдет незаметно. Без дальних промедлений приятели принялись за завтрак, ничем не отличавшийся от вчерашнего ужина.
Настал час отъезда. С холма им пришлось спускаться, ведя лошадей в поводу. Крутизна, по которой они так лихо взлетали ночью, когда их подстегивала опасность, теперь предстала перед ними во всей своей неприглядности: это был чрезвычайно обрывистый и труднопроходимый спуск.
– А теперь, дружище, – сказал Твердая Рука, когда они сели на коней, – мы поедем в один атепетль[49]. Не возражаете?
– Я лично – нет, но не пойму, какая от этого может быть польза для моего господина?
– Это как раз один из тех вопросов, на которые я пока не стану отвечать; вам достаточно знать, что мы предпринимаем этот шаг в интересах вашего господина. Наша поездка не повредит ему в его делах; напротив, она принесет ему большую пользу.
– Так с Богом, в путь! Но далеко ли отсюда эти индейцы?
– Для других это было бы целым путешествием. Но ведь мы с вами лихие наездники, да к тому же на великолепных конях. Мы доберемся туда завтра же не позже трех или четырех часов пополудни.
– Ну, значит, не так уж далеко. А в какой стороне лежит это селение?
– Да вы, наверно, слышали о нем, если только вас раньше не заносило туда как-нибудь случайным ветром. Селение это находится всего в двенадцати лье от асиенды дель Торо.
– Подождите, подождите! – воскликнул управитель, напряженно роясь в своей памяти. – Ну конечно, знаю! Я, правда, никогда не бывал в этой деревне, намного слышал о ней.
Не там ли живет этот бледнолицый – один из главных вождей индейцев?
– Говорят, – уклончиво ответил охотник, едва заметно покраснев.
– Не странно ли: белый человек отказывается от общества себе подобных ради того, чтобы жить среди дикарей!
– Почему же «дикарей»?
– Боже мой! Всем известно, что индейцы неразумны, как дети.
При этих словах охотник, окинув Паредеса загадочным взглядом, чуть заметно пожал плечами, но промолчал; может быть, потому, что он мог бы слишком много сказать в ответ, а может быть, потому, что сомневался, может ли такой тяжелодум, как управитель, с его ограниченным умственным кругозором, понять его. Перекидываясь отрывочными фразами, они тронулись в путь.
День прошел без происшествий. До самой ночи они двигались с необычайной быстротой, лишь изредка останавливаясь, чтобы подстрелить себе дичь на ужин. Покуривая и беседуя, друзья неслись галопом к месту своей ночевки. Они мчались напрямик по прерии – по полету птиц, как говорят индейцы; взбирались на горные кряжи, спускались с них, а реки переплывали, не теряя времени на поиски брода.
Такая езда совершенно немыслима в европейских странах, где путник, взявший напрямик, на каждом шагу натыкался бы на села или города, которые ему пришлось бы объезжать. Но в Мексике, где поселения крайне редки, подобный способ путешествия значительно сокращает путь.
Так и случилось, что приятели в двадцать четыре часа оставили за собой то самое пространство, на преодоление которого Паредесу потребовалось сорок восемь часов. Дело в том, что управитель, выехав из асиенды дель Торо, ехал проезжей дорогой почти до самого холма, на котором его застигло наводнение, в то время как два друга, избегая проторенных путей, мчались по тропам, протоптанным дикими зверями. Уже стемнело, когда путники расположились на ночлег в лесу по ту сторону асиенды дель Торо. Они миновали ее перед вечером, но и теперь еще виднелся вдалеке мрачный и горделивый силуэт замка.
Пейзаж принимал все более суровый и дикий характер; все тучнее росла трава, все непроходимее были чащи невиданных до своим размерам и возрасту деревьев, все говорило о близости границы так называемого цивилизованного мира; еще один шаг – и очутишься на индейской территории; так, по крайней мере, называют ее здесь, хотя на всех географических картах эта территория фигурирует как мексиканская. Приятели развели огонь, с аппетитом поужинали, после чего завернулись в свои плащи, протянули ноги к огню и тотчас же уснули, полагаясь на инстинкт своих коней, которые, конечно, не дадут застигнуть себя врасплох и своим ржанием предупредят о приближении двуногого или четвероногого врага.
Ночь прошла, однако, спокойно. С восходом солнца наши путники возобновили свое прерванное путешествие.
– А знаете, я ведь ошибся, – заговорил вдруг охотник, обращаясь к Паредесу. – Я сказал вам вчера, что мы будем на месте во второй половине дня, а мы приедем в одиннадцать утра.
– Карамба! Чудесная новость!
– Видите там впереди пригорок? Оттуда открывается вид на селение, живописно раскинувшееся на склоне другого холма. Последние хижины поселка спускаются в долину, прямо к речке, прозрачные и быстротекущие воды которой образуют естественную преграду на подходе к атепетлю.
– Все это хорошо, но еще вопрос, как нас встретят там, – заметил дон Хосе.
– Папагосы – гостеприимный народ.
– Не сомневаюсь; к несчастью, у меня нет никаких оснований рассчитывать на их доброжелательство. Я слышал к тому же, что они весьма недоверчивый народ и без особого удовольствия встречают бледнолицых, заглядывающих в их поселки.
– Смотря по тому, с какой целью проникают туда белые.
– Вот это-то и заставляет меня задуматься.
– Почему?
– Говорят… я, конечно, не смею утверждать, но так говорят…
– Что именно?
– Что папагосы сильно волнуются и готовы восстать, если только уже не восстали.