И Ковтун - Азиатский аэролит. Тунгусские тайны. Том I
Командорский дирижабль, готовый к отлету, тихо вздрагивал у причальной мачты. Только что запустили моторы. У эллингов до сих пор продолжалась непрестанная возня, выводили остальные машины.
— А Сорокин? — в ярости воскликнул Эрге, заметив, что того нет в гондоле. — Сорокин где? Сейчас же разыскать!
Он готов уже был подать команду сниматься, и потому, озабоченный, раздраженный, не заметил, что репортер с полчаса как куда-то исчез.
— Немедленно найти! — крикнул Эрге, бледнея и задыхаясь от злости.
При мысли, что Сорокин сможет как-то избежать полета, горло сжимали спазмы и больно сводило челюсти.
Из главной квартиры торопливо выбежал начальник охраны, успокаивающе замахал рукой.
Эрге попросил рупор.
— Где он? Здесь?
— Здесь, сейчас!
Начальник охраны взобрался по лестнице и, добежав до командора, смущенно прошептал на ухо:
— В гальюне. У мистера заболел желудок.
Через несколько минут появился и сам Сорокин, помятый и серый.
— Что же это вы, — уже спокойней проговорил в рупор инженер.
Сорокин бессильно развел руками, мол, ничего не поделаешь, — не виноват.
Дирижабль начал мягко набирать высоту. За командорской машиной одна за другой снялись остальные четыре.
Где-то за кряжами в неизмеримой глубине искрой загорелось солнце. Туман быстро погасил его. Вскоре и венцы кряжей окутала тяжелая завеса.
Спустя час после того, как снялись с земли, Эрге прошел в каюту жены. У двери нажал пуговицу звонка, спрашивая разрешения войти. Ответа не услышал. Приоткрыл дверь. Гина стояла у окна. Видимо, задумавшись, она не обратила внимания на звонок. Опять нажал на кнопку. Гина вздрогнула.
— Прошу!
Эрге молча подошел к ней, также остановился у окна и стал, якобы заинтересованно, рассматривать серую туманную завесу. Потом посмотрел в лицо, криво скривил рот в улыбке:
— Ну как, ничего?
— Ничего.
— Может, поговорим?
— О чем?
— Разве не о чем?
Эрге взял ее руку, погладил и покачал снисходительно головой.
— Ты, Гина, наивна, непоследовательна, несобранна — и просто женщина.
Гина тихо высвободила руку из его пальцев и строго посмотрела в глаза.
— Ну?
— Что же — ну? Хочешь искренне? Я вполне понимаю тебя. Допустим, встреча в Нью-Йорке поразила тебя, разбередила, выражаясь штампованно, старые раны.
Гина повернулась к нему боком и прижалась лбом к стеклу.
Эрге, не останавливаясь, продолжал:
— Но что с того? Поговорим серьезно, по-деловому. Что с того? Возвращение — ерунда. Стопроцентная чушь. Обратного пути нет. Говорю не как влюбленный, а просто как человек, спокойно обдумавший вопрос. Вернуться невозможно по многим причинам. Первая — ты сама на это не пойдешь. Вторая — в данных условиях это физически невыполнимо. Между тем, первое исключает второе. Ты сама подумай. Относительно первого утверждения. Психологически вы целиком стоите по разные стороны баррикад. И если бы вопрос о возвращении действительно встал перед тобой ребром, ты никогда не променяла бы Нью-Йорк, допустим, на Москву. Что касается второго утверждения, то ты знаешь, что мы летим в такие места, которые до сих пор еще не полностью нанесены на карту. Понятно же…
Гина резко повернула голову к Эрге и едва не закричала.
— Ты скажи лучше, что вы будете делать с теми людьми, которые попадут там в ваши руки?
Голос Эрге мгновенно утратил снисходительные нотки.
— Это будет целиком зависеть от обстоятельств, вернее, от них самих, — отрывисто сказал он, подчеркивая каждое слово.
— Скажу одно, — ответила Гина ему в тон, так же сухо и отрывисто, будто передразнивая его. — Там я в своих действиях буду абсолютно независима. Понимаешь?
На лицо Эрге снова легло снисходительное выражение.
— Хорошо. Но это также абсолютно зависит от тебя.
* * *Зимовье дохнуло пустотой. Хижину подпирал кол, на месте чума осталась лишь утоптанная земля. Очевидно, Лючетан со своим приемышем отправились кочевать с оленями. От зимовья уходили в даль извилистые и неровные, едва заметные тропы.
Лодка, почерневшая от непогоды, покачивалась на берегу.
Горский осмотрел лодку и приказал грузить. Рабочие дружно перенесли легкие тюки, с готовностью радостно уселись в лодку. На берегу остались Самборский, Марич, Горский и Аскольд.
Высокий, еще больше похудевший профессор отвел Марина в сторону, на прощание мягко взял за плечи:
— Кажется, все, Виктор Николаевич. Давайте коротко еще раз подытожим: как можно скорее добирайтесь до центра. С кем говорить — знаете. Продуктов нам с Аскольдом хватит на три месяца. За это время вы, конечно, доберетесь до Москвы и Ленинграда. Получите дополнительные средства, проинформируете соответствующие учреждения, по возвращении организуете в Кежме вьючный обоз, и с первыми заморозками, как схватятся болота, я буду ждать вас…
Горский постоял минуту, держа на плече руку. Затем левой рукой обнял Марина за шею, крепко поцеловал в губы.
— Счастливо вам, — добавил он, — осторожно у порога, а там, надеюсь, все в порядке будет. Ливень поднял воду. Ну, всего хорошего. — Профессор пожал руки работникам и Самборскому. — Всего хорошего!
Аскольд все не мог расстаться с Самборским. Торопливо, обрывисто, нелепо бормотал:
— Ах, как же я забыл, как забыл. Вот я какой. Ну ты, в общем, знаешь. Привет, одним словом. Ты, в общем, рекламируй. Что-то хотел тебе сказать… Ей-богу, позабыл. Ага!
Марин, улыбаясь, дернул канат, быстрое течение рвануло лодку вперед. Аскольд едва не свалился в воду. Выпрямился и крикнул:
— До свидания, всего хорошего. Значит, Павел, смотри. Что же еще хотел… Да…
Горский с поднятой рукой смотрел вслед, пока лодка не скрылась за скалистым изгибом реки. Аскольд стоял с растерянным выражением и наконец бросил вслух:
— Опять забыл!
— Что забыл? — удивленно спросил дядя.
— Письмо забыл передать.
— Кому?
— Девушке… Невесте…
Горский не сдержал тихой улыбки, с любовью посмотрел поверх очков на племянника, покачал головой и задумчиво, тепло пожурил:
— Эх, ты, голова, голова. Разве о таком забывают?
* * *Налившаяся после грозы Чамба безудержно несла бурные, мутные воды к порогам.
Решили близ порогов пристать к берегу на отдых. Переждать ночь. Наутро перетянуть лодку берегом за порог и в тот же день достичь Подкаменной Тунгуски.
Ночь начала догонять отряд у самых порогов, как и предполагал Марич.
Грохот валов поначалу долетал приглушенно, как гул ветра в тайге, и только напрягая слух, можно было разобрать, что впереди бушуют пороги. Течение несло лодку с необычайной быстротой, и вскоре в ушах все сильнее и мощнее зазвучал грохот воды, с силой бившей в скользкие камни.
