Геннадий Гусаченко - Покаяние
— Какую? — нетерпеливо уставились на меня восемь пар жадных глаз.
— Самую большую и сисястую, чтоб было за что подержаться… Угадал? — с усмешкой спросил моторист Толя Пенязь.
Я мотнул головой. Никто не возражал против моего выбора. И только Рыч, подняв большой палец, со смехом рыкнул:
— Губа не ду, га! Г, гом — баба!
Я вернулся в каюту, где гостьи навели марафет на столе. Выбросили в иллюминатор объедки, застелили стол чистыми салфетками, прихваченными в «Утёсе», выложили на них ресторанное угощение, выставили «Тамянку».
Я присоединил к вину четыре бутылки «Экстры» и распахнул дверь каюты, приглашая всех на выпивку, превращённую в праздничную ночь. Кое–кто успел в своих каютах переодеться в чистые одежды. В присутствии симпатичных женщин из разговора исчезли непотребные слова и выражения. Рыч включил магнитофон, и в каюте загремел мощный голос Муслима Магомаева:
Я завтра уйду опять в туманную даль,
И снова ты будешь ждать, скрывая печаль.
Будет слепить прибой словно слеза,
Я сохраню в душе твои глаза.
Все сыпали остротами, стараясь показаться галантными кавалерами. Я сидел рядом с «гром–бабой» Галей, поглаживая под столом шуршащий капрон на её обширных бёдрах. Подруга Валя — так звали блондинку с янтарными бусами — принимала большую часть знаков внимания.
«Интересно, кто останется с ней?», — гадал я, присматриваясь к захмелевшим китобоям, уже начавшим молоть чепуху. Постепенно они исчезали. Моторист Юра Гайчук — обаятельный парень с лучистыми чёрными глазами, выпускник металлургического института и перворазрядник по боксу вышел достойным победителем из битвы остряков–самоучек.
— Пора отдыхать, девчонки, — просто, словно мы в семейном кругу, проронил Гайчук фразу, избитую среди моряков в подобных случаях.
Я и Галя расположились на койке Балдина, ночевавшего дома, задёрнулись занавеской. А Гайчук и Валя устроились на обшарпанном диване. Они долго возились с недовольными шептаниями и среди ночи ушли.
Утром нас разбудили голоса и гулкие шаги моряков, явившихся на судно. Одеваясь, Галя увидела на занавеске вышитую надпись: «Робкий».
— Обманщик! Ты привёл меня на «Робкий»? — неподдельный ужас исказил её красивое лицо.
— Объясни, наконец, чем тебя так страшит наш китобоец?
— Да у вас на судне все больны гонореей!
Я понял, в чём дело. Был на «Робком» такой случай вонючий. Марсовый матрос Вова притащил вокзальную шлюху. Пока кто–нибудь развлекался со «жрицей любви», марсовый бегал по каютам в поиске других желающих. Забегал он и ко мне в каюту с таким предложением, но я отказался.
— С чего ты взяла, что все? Несколько человек только и намотали на винт. Я в том групповом общении с вокзальной потаскухой участия не принимал.
— Правда?!
— Что я сам себе враг?
— Верю. Приходи вечером на «Рефрижератор № 6». Мы стоим в рыбпорту в карантине не далеко от вас. Спросишь пекаря Галку…
— А что у вас за карантин?
— Кто–то из ваших китобоев поимел нашу буфетчицу. Та переспала с механиком, тот с официанткой, та ещё с кем–то… Ну, и понеслась гонорея по всему рефрижератору. Благо меня и Валентину беда стороной обошла. Ни с кем мы не встречались. В путину скоро, а нас не пускают, в карантине команда до окончания курса лечения. А всё из–за вашего «Робкого», где, как нам говорили, вся команда заразилась. Так, я жду тебя вечером…
Я проводил её под любопытные взгляды куривших на корме китобоев.
— Рядом с ней он как маленький китобоец возле плавбазы, — услышал я за спиной чью–то подначку, которую пропустил мимо ушей.
В тот же вечер, одолжив у Рыча чёрную форменную тужурку с золотистыми шевронами на рукавах и фуражку — «мицу» с «крабом», я отправился на «Рефрижератор № 6». Рыбопромысловое судно стояло на «бочках» на расстоянии пятидесяти метров от берега, с которого до него тянулся канат. У борта под спущенным трапом болталась шлюпка с матросом. Я помахал рукой, и шлюпка двинулась ко мне. Перебирая руками канат, матрос в грязной робе подтягивал шлюпку к берегу. Вот она ткнулась носом в песок, и матрос небрежно спросил:
— К кому?
— К пекарю Галке…
— А кто ты ей будешь?
— Брат двоюродный…
— Ладно, врать–то…, — ухмыльнулся матрос. — Скажи уж, что хахаль …
— Пусть будет так…, — пожал я плечами. — Хахаль так хахаль…
— Добро, садись в шлюпку.
Легко сказать: «Садись!». Банки — поперечные скамьи в шлюпке в мазуте, в краске, в солидоле, а я в наглаженных брючках сяду на эти замызганные сиденья. Ничего не оставалось, как спрыгнуть на нос шлюпки и остаться стоять на ней в полный рост. Матрос медленно тащил шлюпку к трапу, я стоял как на выставке, и за всей этой процедурой молчаливо наблюдали человек тридцать команды рефрижератора, облокотившись на планширь. Шлюпка стукнулась о нижнюю ступеньку трапа, и скучный голос вахтенного помощника нарушил вечернюю тишину:
— Колька, кого привёз?
— Хахаля Галке, — подвязывая шлюпку, просто ответил матрос.
И всё. Документы, фамилию гостя, кто он, откуда, морской этикет в таких случаях не позволяет уточнять. Хахаль Галкин — этим всё сказано. Под оценивающие взгляды моряков «рефа» я проследовал на ют в каюту Гали, стиснувшей меня в объятиях.
На этом приключения, злоключения и происшествия на «Робком» не окончились.
Второй штурман застал дома любовника жены и всю ночь выбрасывал в окно с пятого этажа телевизор, холодильник, мебель, ковры и другие вещи, бил зеркала, посуду, потом собрался и ушёл из дому.
Моториста Стукалова осудили на пятнадцать суток за уличную драку.
Марсовый матрос по имени Вова ушёл перед обедом за хлебом. Его ждали день, неделю, месяц. Нашли у железнодорожой насыпи. Несчастного сбила электричка на станции Океанская, но как он там оказался, никто не знает.
Горел стоящий рядом с нами «Рефрижератор № 4» за день до своего выхода на сельдевую путину. Нас разделяла неширокая полоска тонкого мартовского льда. Был выходной день. Команда «Рефа» ушла на берег к семьям попрощаться перед уходом в длительный рейс. Несколько человек вахты слишком поздно заметили дым в каюте радиста, оставившего включенным паяльник. Пока бестолково суетились, огонь заполыхал по каютам. Хорошо горят судовые переборки с несколькими слоями краски! Страшен пожар на судне, особенно в открытом море! Оплавляются борта изнутри!
На «Робком» сыграли пожарную тревогу. По ледку, рискуя провалиться в воду, я и моторист Боря Далишнев протащили от своего пожарного насоса шланг с брандспойтом на корму горящего «рыбака».
