Аркадий Адамов - Искатель. 1966. Выпуск №4
— Так, так, ребята, — говорил он ровным голосом, — снаряды принесли… Молодцы… Так… так…
— Ну что уставились? — шепнул солдат в тельняшке. — Ты протирай, а ты мне будешь подбрасывать. Эх, ветоши нет! — Он сбросил рубаху. — Тяни!
Иванов рванул за рукав.
— Колосов! — сказал командир орудия.
Солдат в тельняшке схватил снаряд, подскочил к пушке и остановился, немного согнувшись, держа снаряд на весу. Ложкин тоже взял снаряд и, во всем подражая солдату, стал с ним рядом.
— Чуток подайся, — сказал солдат и озорно подморгнул, — Вот и вам дело нашлось!
К ровному воющему реву моторов в высоте примешался свистящий, надрывный звук.
Лейтенант махнул рукой, не отрываясь от прицела. Орудие с грохотом присело и выбросило дымящуюся гильзу. Солдат в тельняшке ловко сунул снаряд в зарядную камеру. Затвор закрылся, и пушка опять присела, с грохотом полыхнув в небо.
Ложкин посмотрел вверх, увидел две полоски, перламутровый круг посредине и невольно вдавил голову в плечи: пикировщик падал на пушку.
Солдат в тельняшке вырвал из рук Ложкина снаряд и крикнул что-то озорное и обидное. Ложкин схватил новый снаряд с плащ-палатки и встал так, чтобы быстрей, сноровистей передать его солдату в тельняшке. Больше он не смотрел в небо, поняв, что этого делать не полагается — никому из расчета, кроме наводчиков. Его охватил захватывающий все существо боевой азарт солдата, идущего в атаку. Теперь могли пикировать на их единственную пушку все гитлеровские самолеты, а он так же бы подавал и подавал солдату в тельняшке снаряды и ждал, когда лопнет над головой «юнкерс».
Иванов, сидя на корточках, протирал обрывком рубахи снаряд и смотрел вверх, кусая губы. Он крикнул и ударил кулаком по колену, когда падающий на них «юнкерс» словно растаял в воздухе.
Вторая машина успела сбросить бомбы, но сделала это на большой высоте и тут же загорелась и упала в лес.
Солдат в тельняшке выронил снаряд и, ругаясь, схватился за плечо. Ложкин подбежал со снарядом к открытому затвору, и неожиданно для себя ловко послал его в казенник, и отскочил, как это делал до него солдат в тельняшке.
Бомбы упали далеко от орудия, и на их разрывы никто не обернулся. Третий «юнкерс» с высоты пятисот метров открыл огонь из пулеметов, с четырехсот сбросил бомбы. Они взорвались под кручей. «Юнкерс» ушел в сторону и стал набирать высоту.
— Один остался! — закричал солдат в тельняшке и вырвал из плеча длинный, тонкий, зазубренный, как пила, осколок. Зажав на плече рану, он теперь с полным правом смотрел в небо. — Этот лихо идет, ох, и хорошо! Эх, мимо!.. — Солдат в тельняшке заскрипел зубами от бессильной ярости, от сознания, что он ничего не может сделать этой крылатой смерти. С каким упоением он помчался бы сейчас ей навстречу и ударился грудью об нее, чтобы защитить, спасти товарищей.
Иванов тщательнейшим образом протирал снаряд. Он знал, что сейчас, через какой-то миг, раздастся последний выстрел и больше снарядов не понадобится: или Кешка собьет «лапотника», или «лапотник» накроет бомбами их, и все же он старался ни одной соринки не оставить на гладком прогонистом теле снаряда. Недалеко виднелась щель, узкая и глубокая. Иванов не глядел на нее, а тер и тер снаряд. Это было все, что он мог сделать сейчас для того, чтобы свою уверенность, силу передать другу и хоть чем-то помочь ему в эту страшную минуту. Пусть Кешка Степанов не видит его, занятый своим делом, но Кешка не может не почувствовать, что друг рядом, что он спокоен и готов разделить с ним его судьбу.
Последний, четвертый «юнкерс» вел знаменитый фашистский летчик. На его счету было немало снесенных переправ, взорванных эшелонов, разбитых батарей. Остзейский барон, потомок крестоносцев и рыцарь «железного креста» с дубовыми листьями. Воинское счастье еще ни разу не изменяло ему. С тупоумной искренностью он считал себя сверхчеловеком, его уверенность в недосягаемом превосходстве над «низшими расами» и особенно хорошая машина до сего времени спасали его. Ко всему этот краснолицый рыжеусый пруссак был хитрым убийцей. Он нашел угол пикирования, при котором, по его расчетам, в него нельзя было попасть людям, деморализованным его ревущей, отвесно падающей на них машиной.
Лейтенант Степанов разгадал хитрость фашиста, как разгадывал хитрость зверя в сибирской тайге. И устрашающая машина, сама выходившая из пикирования, как только летчик сбрасывал бомбы, и надменный ариец разлетелись на тысячи кусков от меткого выстрела русского солдата. В синем небе ветер уносил на запад смрадное облако.
Лейтенант Степанов еще несколько секунд глядел в прицельную трубку, слушая, как, жужжа, летят и шлепаются о землю останки машины. Выпрямился, откинул рукой волосы со лба. Подал команду:
— Отбо-ой! — И спрыгнул на землю. Увидав Иванова, он прищурился, глаза его радостно блеснули. — Не может быть! Ванятка! Откуда ты?
— Ну командир! Я у него в расчете работаю, а он еще спрашивает!..
Они обнялись. Лейтенант Степанов сказал:
— Ну спасибо, вовремя зашли!
— Совсем случайно. «Языка» отводили в дивизию, а тут почтальон говорит: «Твой Степанов вон на горке». Дай, думаю, зайдем… Устал? На закури, из дому на той неделе получил. Кури, ребята, табак — мухи дохнут.
Никто не улыбнулся шутке. Ложкин перевязывал раненого. Солдаты пили воду прямо из двадцатилитровой канистры, обливая грудь, и садились на станины пушки усталые, присмиревшие, как наигравшиеся дети.
Л. ЭДЖУБОВ
ВО ИМЯ РАЗУМА
Фантастический рассказ
Обезьяна спала. Тело ее обвисло, свирепая морда была немного переношена, на уголке рта блестела прозрачная капелька слюны. Только ухо изредка вздрагивало, реагируя на подозрительный шум. Иногда шум казался угрожающим, и, хотя обезьяна не просыпалась, под мохнатой шкурой напрягались мышцы, подтягивались кверху широкие губы, открывая клыки. Через секунду подсознание определяло, что шум не несет опасности. Обезьяна снова погружалась в глубокий сон, наслаждаясь сытостью, теплотой воздуха и безопасностью.
Трук увеличил изображение. На экране иллюминатора космолета стала видна только широкая морда зверя. На крупной губе торчали жесткие волоски, щека подрагивала, — вероятно, обезьяна урчала во сне. Трук усмехнулся, перевел иллюминатор на общую видимость и отошел к столу.
— Ты не имеешь права этого делать, — равнодушно сказал Крилл, поглаживая поверхность стола широкой ладонью. — Когда вернемся на Стинбу, ты можешь просить еще об одном полете и тогда проведешь опыт.
