Марина Чернышова - Тропой Кота (СИ)
- Я приношу Вам свои искренние извинения, граф Блэквулф. Я немедленно выясню, кто задержал Вас, и заставлю их также извиниться перед Вами.
- Было бы неплохо, - отозвался Бернард с видом оскорбленного достоинства. – Но этого недостаточно, генерал. Этот вор уже самим своим существованием наносит мне непоправимую обиду. Его немедленно нужно казнить!
- Но, граф, такого распоряжения не было…
- Мне не нужны распоряжения, чтобы сделать это.
- Но тогда мы не сможем его допросить…
- Я требую, чтобы его немедленно казнили! – вспылил граф Блэквулф. – Это приказ, генерал!
Нужно сказать, что Крысолов, прятавшийся под маской графа, откровенно наслаждался тем, что может помыкать Николасом, словно слугой. Котом давно уже владело желание отомстить генералу за арест, но наносить ему прямое оскорбление или увечье у него не было повода. А этот способ был куда более изощренным и даже, пожалуй, более изысканным.
И Николасу Мако пришлось подчиниться. Он не был уверен в том, что королю понравится такое решение, но надеялся, что граф возьмет на себя труд объясниться с Орхольдом. Генерал тут же отдал приказ собрать отряд и соорудить таран, а когда все приготовления были закончены, вместе с графом Блэквулфом отправился в пустошь, к башне Заппа…
Бернард с удовлетворением наблюдал, как сыпалась каменная кладка под мощными ударами тарана, и через несколько секунд башня превратилась в руины. Если бы внутри в этот момент оставался человек, у него не было бы шансов выжить под обвалом. Затем граф приказал засыпать остатки каменного рукава песком и щебнем, а сверху кургана выложить осколками гранита изображение свернувшейся восьмеркой богини-змеи.
Кот Крысолов умер. Бернард Блэквулф, поблагодарив генерала за помощь и распрощавшись с ним, уехал обратно в Моркву. Старая, воровская жизнь закончилась – пришло время начинать новую, по совести и по закону. А остальное… уже неважно.
А в это время по почтовой дороге, ведущей к владениям графа де ла Вар-вара, в старенькой разбитой карете с грузным, веселым и пьяным возницей ехала бывшая воровская принцесса Танока Сорока. Она тоскливо глядела сквозь грязное стекло окошка на черные брестольские болота, укрытые плотным ночным туманом, на подернутое облаками грозовое небо, на тусклые далекие огоньки какой-то деревни в предместье. Она уже не думала о том, что произошло, не вспоминала об аресте или о Крысолове: все ее мысли были заняты сейчас возвращением домой. Как ее встретит дядя? Что скажет о том, что она ввязалась в банду воров? Девушка нервно теребила в руках ожерелье с черно-белыми сорочьими перьями и представляла себе то одну реакцию старого графа, то другую, и все они были ужасны.
Копыта вороного тяжеловоза, тянувшего карету, громко хлюпали по жидкой дорожной грязи. Извозчик что-то бессвязно напевал, чмокал и даже разговаривал с конем. А один раз, когда ему вдруг стало скучно, обернулся и крикнул в карету:
- Эй, красотка! Что притихла? Поговори со мной, крошка!
- Еще одно слово, толстячок, - в бешенстве рявкнула Танока. – И будешь тянуть повозку вместо своей клячи!
Возница притих и от досады начал безжалостно нахлестывать выбивавшуюся из сил лошадь. Сорока откинулась на спинку сиденья, вздохнула и опять погрузилась в мрачные раздумья.
В довершение картины на землю обрушился проливной дождь. Карета преодолела болотистую низину, затем проехала сквозь густую еловую рощу и оказалась на территории родового графского замка. Описав полукруг по небольшому парку, карета остановилась у аллеи, ведущей к дверям замка. Толстяк спрыгнул с облучка и, насвистывая себе под нос, вразвалочку направился к дверце кареты.
Но Танока сама открыла ее и уже спустилась на мощеную дорожку, залитую потоками воды, и, придерживая одной рукой шляпку, а другой – дорожную сумку, под косыми струйками дождя и порывами ветра побежала к замку.
- А заплатить? Эй! – крикнул извозчик, отряхивая ноги от вязкой грязи.
Но Сорока не удостоила его ответом. Взбежав на широкие ступени, по которым, как по порогам водопада, стекала вода, девушка вцепилась в дверной молоток и заколотила по дубовым доскам изо всех сил.
Через пару минут дверь открылась: прикрывая рукой зажженную свечу, в проеме показался седовласый дворецкий. Увидев графиню, он широко раскрыл глаза и спросил изумленно:
- Госпожа Танока? Вы? Где же Вы… ах, нет, не стойте под дождем, входите же!..
Танока вбежала под крышу, торопливо сбросила шляпу, швырнула сумку и принялась стряхивать с платья воду. Дворецкий закрыл дверь, с усилием задвинул засов и зажег от своей свечи два канделябра на столе.
- Где же Вы пропадали, госпожа? – спросил он у графини. – Господин граф объехал весь Брестоль!
- Не весь, - Сорока опустилась на скамью, стоявшую возле стены, и закуталась в теплый плед, протянутый дворецким. – Меня похитили… разбойники, - она нарочно не сказала «воры».
- Разбойники? О Могура, это же… это ужасно, госпожа! Я немедленно позову господина графа, а Вы отдыхайте… - и, подхватив свечу, дворецкий торопливо побежал вверх по лестнице в спальные покои.
Танока перевела дух и огляделась. Да, все по-старому, ничего в замке не изменилось: разве что витражные стекла чуть потускнели да на большой люстре собралась паутина. Как будто ее, Таноку, здесь уже никто не ждал и не надеялся увидеть…
Внезапно девушка почувствовала, как у нее закружилась голова и накатила дурнота. Она зажмурилась, потерла руками виски, но лучше не стало. Как в тумане она увидела бегущего по ступеням дядю и встала; но в глазах почернело, ноги подкосились, и Танока, взмахнув руками, рухнула без сознания на пол дворца.
Когда за лекарем закрылась дверь, граф де ла Вар-вар схватился за волосы и запричитал:
- О Могура, ох, какой позор!.. Мало того, что моя племянница, моя единственная наследница, связалась с ворами, с этим презренным сбродом, так она еще и беременна от кого-то из них! Танока, о чем ты думала?! Неужели тебе совершенно все равно?..
Девушка сидела, закутавшись в простыню, скрестив руки на груди и отвернувшись от дяди. Что бы ни говорил ей старый граф, как бы ни взывал к ее благоразумию, она не желала его слушать. Танока очнулась буквально минуту назад, и известие о том, что она ждет ребенка, подействовало точно так же, как и на ее дядю. Здесь же, на кровати, в ногах у графини сидела Гренна, пожилая дородная женщина, служившая в замке де ла Вар-варов экономкой: она тоже выглядела подавленной и, тоже вцепившись руками себе в голову, медленно раскачивалась из стороны в сторону, как маятник.
