Олег Голиков - Рассказы
мастерством. А вот образ Смерти, в отличие от многих писателей, остро чувствующих
жизненную энергетику и драму нашего существования, так и не был сотворён и описан в
полной мере, хотя мотивы самоубийства и казней встречаются в некоторых песнях
Владимира Семёновича. «Лежу – так больше расстояние до петли…» - если кто-нибудь
переживал мучительное состояние тяжёлого похмелья, тот знает, что точнее и не
скажешь. Итак, отсутствие образа смерти в творчестве Высоцкого, несмотря на его
известную склонность к некоторому трагизму и чёрному юмору, не может не удивлять
некоторых ценителей его таланта. Ведь всем известно, что одушевление явлений,
предметов, животных – основной инструмент образности в созданных песнях и
стихотворениях Гамлета из Таганки. Казалось бы, и карты в руки, но нет - в поэзии
Высоцкого традиционного русского декадентства и тяги к смерти, которым грешили
многие его современники и предшественники, не вписывающиеся в русло
социалистического реализма, мы не находим. Но каждая вторая песня надрывает душу и
заставляет, так или иначе, размышлять о вечных ценностях и о самой Вечности. Где здесь
скрытая пружина?
Методом каких недомолвок и намёков достигаются подобные аллегории и ассоциации –
«Ну вот исчезла дрожь в руках, теперь – наверх…»? Ведь это песня о горах, не более того,
но, сколько мощного провокационного материала содержится в её строках! И так во
многих творениях – поётся об одном, а через строчки проглядывает тёмная Пустота.
Двумя, на мой взгляд, знаковыми исключениями, в которых тема смерти представлена в
явном виде, являются песни «Кони привередливые» и во многом пророческий
«Памятник». И что самое любопытное – именно эти творения стали впоследствии
символом его трагической судьбы, его безусловного проигрыша в борьбе со смертью,
которая словно «обезглавила» поэта в расцвете сил, мстя ему за пренебрежения к
собственной личине. И что прослеживается в причинах ужаса последних дней Высоцкого?
Закономерность, судьба, случайные совпадения? Сегодня об этом можно лишь гадать –
смерть надёжно заметает свои следы, уносясь в чёрных санях за неземные горизонты, где
Владимир оказался одним из первых своих сверстников.
«Я должен первым быть на горизонте!» - не это ли желание было исполнено грозной
вестницей небытия? А может разгадка его судьбы всё-таки содержится в одной из песен?
Пренебрежение или чрезмерный интерес к этой страшной даме, возможно, наказуем, а
может быть наоборот – чреват яркой короткой жизнью, взрывающейся в лучах
посмертной славы.
---------------------------------------------------------------------------------------------------
ПАРЕНИЕ НАД ПУСТОТОЙ
Сегодня становится ясно, что самым колоритным и выразительным носителем
русскоязычного эпоса последних десятилетий является Саша Башлачёв. Невероятный
надрыв, самобичевание и благость, присущая русскому славянству, проживающему на
уже неизвестно какой территории, в песнях Башлачёва получили новую эмоциональную
составляющую – метафизическую обречённость. Теперь уже сложно разобраться в
причинах, заставивших 28-летнего поэта шагнуть из окна высотного дома, но одно
очевидно – он шёл к этому трагическому взлёту сквозь грозный строй своих песен, то
приближаясь, то удаляясь, но никогда не меняя направления. Отмеченный смертью всегда
предчувствует свою участь, особенно в молодом возрасте. Может быть «любимцы богов
умирают молодыми», но нам, живущим в это так сложно поверить, а смириться и вовсе
невозможно.
Творчество Башлачёва подразумевает очень «короткое» знакомство со слушателем,
буквально на расстоянии дыхания. Иначе вся притягательная магия может
восприниматься просто как рок-н-ролльный интеллигибельный порыв в его
классическом понимании. Но здесь нечто гораздо большее – пропуская башлачёвскую
песню-крик через себя, мы точно понимаем, что всё здесь правда от начала и до конца, но
правда ужасная, неотвратимая как сама смерть. И всё это кошмарное богатство так крепко
обрамлено невероятным по силе русским языком, что невольно становится страшно от
предчувствия какого-то неминуемого превращения вычурного хоровода исконно русских
образов в кафкианскую реальность безнадёжности.
В Башлачёве, при всём его личном обаянии, изначально царила тёмная сила небытия,
которая превращала каждый его новый опус в леденящий душу крик славянского назгула
над пустотой бытия, в котором мы существуем. Только смерть могла так чётко расставить
акценты, так выразительно расписать образы в страшную хохлому, сквозь которую уже
проступал провал окна, куда, ужаснувшись самого себя, шагнул Александр Башлачёв. В
чём-то его творчество и его судьба схожи с гоголевским гротескно-кошмарным
коловращением. Но как бы там ни было, все тайны его внезапного полёта над бездной
остались неразгаданными, и снова здесь видится рука истинного мастера маскировки –
смерти.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО ОЛЕГА ЯНКОВСКОГО
Истинно мудрые люди почти всегда озарены неким неземным светом, лучащимся в их
глазах, жестах и фразах. А если они ещё и талантливы – то этот свет усиливается
многократно.
Олег Янковский – мощное явление в нашем кинематографе, которое подобно творчеству
Достоевского, рассекшем в своё время на две условные половины всю русскую
литературу – на «до» и «после». Так случилось и в кинематографии – «до Янковского» не
было в наших кинолентах героя, способно одинаково блестяще сыграть тонкого
философа Мюнхгаузена, злого умного Дракона и выпивающего токаря в фильме
«Влюблён по собственному желанию». И дело даже не в многогранности перевоплощения
– хитроумный Янковский легко узнаваем в любой роли. Его озорно-лукавый взгляд с
лёгким прищуром даже в образе страшного Дракона даже самым непроницательным
зрителям выдаёт истинно светлую личность этого великого актёра.
Любая роль Олега Ивановича – это погружение в серьёзные философские размышления,
будь то бытовая философия сорокалетнего неудачника в «Полётах во сне и наяву», или же
захватывающие дух глубины фраз в «Обыкновенном Чуде» и в «Бароне Мюнхгаузене».
Сегодня сложно назвать его знаковую роль, хотя сам актёр всегда отдавал предпочтение
