А Парамонова - Пробуждение: магическая печать (СИ)
— Эт… Эт-то же…
— Она самая! — помог он, застегиваясь.
— Но этого просто не может быть! — пролепетала Эмма. — То, что говорила Ганна, это какая-то чушь.
— То есть, нашу старосту убили за «какую-то чушь»? Ты думаешь это у них развлечение такое — чушь нести, в ожидании, что потенциальная жертва услышит? Это не чушь, Керн! Здесь происходит что-то серьезное. Мне грозит опасность… И я хочу, чтобы ты молчала, пока я не разберусь во всем.
Его слова, взгляд, были как острие ножа. Если бы это было возможно, они покромсали бы её на части. Эмма думала. Она опять, второй раз за последний час не знала, что ей делать.
— Слушай, — начал Альгадо, видя её замешательство, — если у тебя нет чувства самосохранения, то, может быть, обратишь внимание на то, что кроме меня здесь должны быть еще семь студентов с таким же знаком?
— Откуда мне знать, что она не выдумала это? — упиралась Эмма. — Она точно видела твои родинки.
— И не только родинки! — ухмыльнулся он, наблюдая, как её лицо возвращает краски. — Да, она видела, но она ничего не выдумала. Я знаю это точно! Более того, Керн, я знаю, по крайней мере, двоих человек, с точно такими же отметинами.
— Я тебе не верю!
— Проверь! Я назову имена, и думаю, ты не останешься равнодушной. Но сначала, — Он вновь приблизился. — Ты пообещаешь, что никому не расскажешь обо мне. И мы скроем ту часть истории, где Ганна рассказала нам обо всем, а так же упоминание её убийцами членов совета попечителей академии. Только так мы можем быть в безопасности. — Эмма смотрела на него снизу вверх, и все что ей сейчас хотелось это поскорее убраться подальше от хамоватого нарцисса.
— Обещаю! — согласилась она. — Говори!
— Лилиан Брейн и Виктор Громов, — сказал он, разворачиваясь, Эмма охнула. — Все еще хочешь растрепать обо всем и стать возможной жертвой?
— Беспокоишься обо мне, Альгадо? — съязвила она в спину.
— Иди к черту! — бросил Демиен, не оборачиваясь.
* * *Следующий час прошел, словно в тумане. Её и Альгадо допрашивали в кабинете ректора. И это не обещало быть последним испытанием. Соболев предупредил, что завтра прилетят эксперты из города и родители девочки, которые захотят знать тоже, что они сейчас рассказали ему и проректору. В кабинете с ними находились также деканы их факультетов, мистер Оливер Стиг и, что придавало уверенности, её крестный — Сэм не отходил от неё ни на минуту.
Когда все закончилось и их отпустили, Эмма нашла Демиена. Почувствовав это, он обернулся и сверкнул по ней холодным взглядом. И как её угораздило ввязаться в эту авантюру и заключить союз с врагом? Девушка вздохнула. То, что закончилось сегодня, обещало обрушиться на них завтра с новой силой. А перед ней самой встал сложный выбор. Эмма металась между решениями: рассказать обо всем своим друзьями и приложить все силы, чтобы помочь им избежать опасности и тем, чтобы уйти от этого, спрятаться, и попытаться спасти свою нормальную жизнь, на которую она так надеялась, но при этом наблюдать, как жизнь её друзей распадается на части у неё на глазах.
Сидя на подоконнике у окна своей комнаты, Эмма заламывала пальцы и кусала губы. Ей было страшно от осознания того, что произошло сегодня; ей было страшно потому, что она должна была сделать ответственный выбор. И один бог знает, как она боялась совершить ошибку. Этот страх преследовал Эмму на протяжении последних пары лет, с тех пор, как погиб отец. Эмма чувствовала свою вину и, не смотря на то, что крестный уверял её в обратном, это чувство съедало её изнутри.
Тем вечером отец с Сэмом долго спорили. Их споры не были чем-то сверхъестественным в этой семье. Двоюродные братья — они любили друг друга как родные. Несмотря на разные взгляды, род деятельности и веру — крестный был атеистом, а отец Эммы убежденным католиком — эти двое всегда могли найти общий язык. Они дорожили друг другом, делились всем и вся. Поэтому, в итоге, не зависимо от того, кто оказывался прав, женская половина семьи Керн могла наблюдать сидящих на балконе Сэма Вайдмана и Эдуарда Керн младшего попивающих пиво и разговаривающих на какую-нибудь отвлеченную тему.
Но в этот вечер все пошло не так. Эмма помнила, как отец с остервенением орал на крестного, обзывая его отступником, позором семьи и трусом. Девушка не понимала, почему отец выплюнул первые два определения, но когда она услышала слово «трус», струна справедливости лопнула, и Эмма на всех парах ворвалась в маленькую комнатку. Она судорожно защищала крестного, в то время как отец густо покрывался краской. И тут произошло это, явление, которое она до сих пор не могла понять: отец, размахнувшись, влепил ей звонкую пощечину. А затем, не обращая внимания на остолбеневшего брата, пролетел мимо ошарашенной жены и разревевшейся от испуга Кари. Он схватил ключи от авто и умчался в неизвестном направлении.
Что это было, и о чем спорили отец с крестным она так и не узнала. Но была твердо уверена, что если бы не её решение вмешаться — крестный, как всегда, уладил бы этот вопрос, а отец до сих пор был бы жив. В ту ночь Эдуард Керн не вернулся домой, взяв на себя дополнительный рейс. Но он, все-таки, позвонил из аэропорта и попросил у Эммы прощения. Он обещал, что когда-нибудь она все поймет. А вечером следующего дня им позвонили, чтобы сообщить, о крушении его самолета. Машина попала в бурю и без вести пропала в средиземном море. Еще через неделю у побережья Франции были обнаружены обломки самолета — незначительные остатки некогда величественной машины; тел обнаружено не было.
Эмма закрыла лицо руками и заплакала. Ни убеждения крестного, ни само убеждения не помогали — она все еще ощущала свою вину. Этот груз лежал на ней тоннами боли и сожаления. Они душили её, заставляя забиться глубоко в себя и наблюдать за жизнью из этой «защитной раковины», прячущей от неё прекрасный мир. Но Эмма знала, что кроме красоты в нем была одна вещь, от которой она и бежала изо всех сил.
Принятие ответственности за сделанный выбор и его последствия. Эмма сидела у окна, грудь её сотрясали рыдания. Столько времени ей удавалось плыть по течению, быть инертной, не вмешивающейся ни во что, не принимать решений. Переезд всколыхнул в ней воспоминания о прежней Эмме Керн, но она была лишь тенью её настоящей — сломленной, потерянной, угасшей, разочарованной в жизни и людях девушки… Такой она стала, но не смотря на это, Эмма любила людей. Она все еще мечтала о любви, о дружбе и сейчас, когда надежда прокралась к ней в душу, Эмма ощутила острый страх при мысли о возможной потере.
«А что, если вмешавшись, я снова сделаю лишь хуже? Но я не могу просто смотреть на то, как время приближает смерть моих друзей… А вдруг Альгадо солгал? Конечно же, так и есть, ведь он… обозначенный, — мысли, как дикие кони неслись без остановки».
