Лев Константинов - Охота на Горлинку
— Вы! Успокойтесь, вы! А вот кто здесь командует… Хочу напомнить вам одну давнюю историю. Помните, вы служили тогда у проводника Сороки? Боевой был проводник, страх на всю округу нагонял. Был у него только один недостаток: за невыполнение своих приказов не одному хлопцу пулю в лоб вогнал, а сам подчиняться так и не научился, потому что бандитом из тюрьмы пришел в лес, бандитом и остался. Однажды прибыл к Сороке курьер. А он что? Взял и прогнал курьера, да еще смеялся: «Без ваших дурацких приказов обойдусь, Сорока не из тех, кого можно на веревочке водить». Дальше все просто было. Пришли денька через три эсбисты, поставили Сороку перед строем и… Умер без покаяния Сорока. Вы тогда еще третьим с правого фланга стояли, друже Ярмаш. Оттуда, наверное, все хорошо было видно, не правда ли?
Стась побледнел, лиловые круги четче обозначились под глазами.
— Вы… откуда знаете?
— Все очень просто, Ярмаш! Это было сделано по моему приказу. Кстати, тогда я еще не обладала такими полномочиями, как сейчас…
— На что вы намекаете?
— Не намекаю, предупреждаю: каждый, кто мешает свободной Украине, подохнет, как пес. Ишь ты, намекаю!.. Я вам не возлюбленная, чтобы намекать. Мое дело приказывать, ваше — выполнять. — И, не давая опомниться, продолжала: — Еще одно. Вы, конечно, не забыли, что вам обещано за успешное выполнение операции «Гром и пепел»?.. Обещание остается в силе. Но только я могу отдать приказ о его выполнении. В случае срыва операции, моей гибели или других чрезвычайных обстоятельств никто не сможет осуществить то, чего вы так желаете…
Горлинка говорила сухо, официально, ровным, бесцветным голосом. Она изменилась до неузнаваемости: с проводником говорил человек, который привык командовать и не терпел ослушания. Стафийчук уже не раз проклинал ту минуту, когда вздумал вербовать учительницу. Эта чертова девка может всадить пулю в лоб — и глазом не моргнет. Или отдаст приказ — и его не колеблясь расстреляют свои же собственные «боевики».
— Так что в ваших интересах, Ярмаш, чтобы со мной ничего не случилось, — многозначительно подвела итог Горлинка. Она отлично знала волчьи нравы мелких и крупных вожаков националистов.
— Что вы, что вы! Великая для меня честь встретиться со славной дочкой нашего… — Семинарист, выученик униатов, громкими словами скрывал растерянность.
— Бросьте! Лучше постарайтесь понять то, что слышали…
Стафийчук понял. Он молча глотал обиды, вымещал злость на «боевиках» и всячески старался подружиться с Горлинкой.
Полным ходом шла также подготовка к совещанию в зачепной хате Скибы. План Стафийчука по объединению мелких националистических групп был одобрен Горлинкой и Розумом. Правда, в последнюю минуту Стафийчук заколебался: мелкие группы оперативнее, в случае провала уничтожается одно звено, другие же остаются. Если чекисты нащупают объединенный провод — не уйдет никто, и с националистическим подпольем в обширном районе будет покончено.
— Пустое, — возражала Горлинка. — Общими силами можно такие дела закрутить! Волков бояться — в лес не ходить…
Розум тоже настаивал на решительных действиях. Оставалось согласовать обе операции по времени. Откладывать их Горлинка не разрешила: агенты доносили, что в селах, которые бандеровцы, занятые внутренними делами, не тревожили, наблюдается затишье, серьезных воинских подразделений вблизи нет.
Несколько раз исчезал Блакытный. Он появлялся весь забрызганный грязью проселочных дорог, небритый, усталый, вконец измотавшийся и заваливался отсыпаться. Какие дела водили его по лесным чащобам, никто не знал, да и не допытывался. Горлинка уходила с ним в лес, подальше от любопытствующих ушей и глаз, и там Остап докладывал о результатах своих походов.
В банде втихомолку поговаривали о слишком явной симпатии Горлинки к голубоглазому хлопцу. Остапу завидовали. Бандеровцы считали, что Горлинка своею властью вырвет Блакытного из леса, заберет с собой «туда»… Куда — об этом только догадывались.
Горлинка уже давно не обращала внимания на слухи, сплетни, на грязь, которую в нее бросали. У каждой профессии есть свои производственные издержки. Она же занималась профессией, диапазон издержек которой был очень широк: от клеветы до гибели. Но она каждый раз внимательно прислушивалась к тому, что говорят о ней: вредит ли это ее делу или нет? Девушка была довольна тем, как развивались ее отношения с Остапом. Вот и сегодня у них состоялся очень интересный разговор.
Остап, как обычно, сжато доложил о выполнении задания. Ходил он в Зеленый Гай — дело было срочное, спешное, пришлось, рискуя быть опознанным, появиться на околице села днем. Все сошло благополучно.
Горлинка сидела на пригорке. Остап стоял рядом, вполголоса рассказывал. И Мария и Остап почти одновременно заметили, как в кустарнике качнулась ветка.
— Птица? — спросила Мария.
— А вот я сейчас эту птицу из автомата… — угрожающе в полный голос произнес Остап.
Дважды повторять не пришлось. В кустарнике зашелестели, завозились, «кто-то» поспешно уходил от поляны. Горлинка и Остап понимающе усмехнулись. Это мог быть Розум. Или Стафийчук. А может, кто-либо из националистов проявлял излишнее любопытство. Но кто бы ни был, соглядатаи ни к чему.
Почти рядом с ними ржавым холмиком возвышался муравейник. Рыжие муравьи деловито сновали по тропинкам, тащили в свой дом былинки, стебельки и прочий строительный материал. Остап задумчиво наблюдал за ними, даже помог какому-то работяге — убрал стебель, преградивший дорогу.
— Вот все, даже муравьи, строят, только мы разрушаем…
— Не кисни. Осталось недолго.
— У вас все ясно, Мария Григорьевна. Зато я свою жизнь перегородил такими греблями, что век не разгородить.
— Мне бы твои заботы…
Горлинка совсем по-бабьи пожаловалась:
— Устала я, Остапе. Очень устала…
Тучки на небе собрались в стаю и двинулись к горизонту.
— Пора, — девушка встала. — Все понял?
— Сделаю, Мария Григорьевна, не беспокойтесь!
— Смотри, от тебя многое зависит.
— И жизнь моя тоже…
Остап вскинул на плечо автомат. Еле приметной тропинкой, по которой и идти можно было только согнувшись, они вернулись на базу.
МНОГО ВИДЕЛ СМЕРТЕЙ ОСТАП
Тарас Скиба жил теперь только для одного — для мести. Как и предсказывала Влада, он быстро дичал, опускался: оброс, борода рыжей паклей свисала на засаленные лацканы пиджака, набухли веки, из-под них злыми, острыми буравчиками блестели щелки глаз. Он знал день и час, на которые назначалась свадьба Ивана и Влады. Из села пришла баба Кылына, принесла самогон для лесовиков, заодно сообщила сельские новости.
