Юрий Карчевский - Схватка с чудовищами
— Нет тебе веры, атаман, хоть ты и роттенфюрер СС! — бросил Краковскому Служивый, набивая трубку махоркой и раскуривая ее.
— Ну что же, — зло стрельнул в него глазами атаман. — Как говорится, Буслаевым я взят на мушку. Но неужели кто-то из вас думает, что я предатель? Предал и вас, и идею нашу? Но тогда вопрос: по какому такому праву я смею и дальше вами командовать? Интересный вопрос, правда? Но и я вас спрошу в таком случае: у кого имеется опыт, подобный тому, какой я приобрел в войсках СС? А у кого из вас за плечами дела, подобные тем, которые осуществил я в годы совместной с немцами войны против Советов?
Бандиты снова будто воды в рот набрали. Баронесса пыталась что-то сказать, но тут вдруг начался галдеж. Спорили, выгораживали, осуждали. Краковский принял петушиную позу.
— Все-таки сомневаетесь в моих качествах? Но разве не я спас тебя, Сердцеед, от возмездия партизан, когда им стало известно о твоих доносах в Службу безопасности и они охотились за тобой?
— Ну да что там языки чесать, — нашелся примиритель.
— Только за то, что тебе, Адвокат, грозила расправа, как с оуновским и гестаповским провокатором, я вздернул на деревьях в городском саду пятерых девок-подпольщиц! Гнить бы тебе иначе в земле-матушке! Словом, все мы одним делом замазаны, господа. Одни больше, другие в меньшей степени, но все равно, по понятиям большевиков, в ответе за все. И меру виновности каждого из нас на весах они взвешивать не станут. И сантиметром измерять тоже не будут. Разве только размер петли при повешении попытаются подобрать в соответствии с содеянным. А ежели станет судить Господь — христианский или там мусульманский, — значения не имеет. Бог един, но у него мерка совсем другая: кого — в Рай, а кого — в Ад, в Чистилище! Лично я надеюсь попасть в Рай. Того и вам всем желаю. — Помолчав глубокомысленно, Краковский продолжал: — Война с Советами Гитлером проиграна. Это ясно, как божий день. Однако большевикам выиграть ее тоже не удастся. Она будет продолжаться в лесах, в подполье городов, в открытой и скрытой борьбе за умы и сердца людей до тех пор, пока на этой многоязычной земле не установится господство Сверхчеловека над Недочеловеком!
— Об этом долдонил все годы и Геббельс… Слышал я, что где-то там, когда-то существовал синантроп, гейдельбергский человек водился. Но чтобы Сверхчеловек… Это где же он обитает и нельзя ли на него взглянуть? — спросил Служивый с ехидцей и даже глаз прищурил.
— Можно и поглядеть, и пощупать, — осклабился атаман. — А ежели серьезно, Сверхчеловек, Сверхличность, это ты, Служивый, я, все мы, здесь сидящие. Те, кто сделал ставку на силу, на реванш, кем движет жажда власти, стремление подчинить себе других и упиваться своим господством над ними, возможностью безмерно обогащаться, жить за счет их подневольного труда. Труда Недочеловеков! А почему бы и нет, а? Ну, есть хоть один идиот, не мечтающий об этом? Пусть встанет, я на него погляжу!
Послышались возгласы одобрения.
— Как видите, для Сверхчеловека нет ничего невозможного. Это — высший тип христианина!
Но позвольте, атаман, уточнить вашу интерпретацию этого слова, — вступил в разговор Адвокат. — Понятие «Сверхчеловек» идет аж из прошлых веков, от средневековых немецких богословов. У них заимствовал его Фридрих Ницше. А затем воскресили наци. Для Сверхчеловека превыше всего собственное «я», презрение к подчинению общественным целям, как бы заманчивы они ни были.
— Я преклоняюсь перед твоей ученостью, Адвокат, — произнес Краковский иронически и продолжал: — На нашем пути, господа, возник этот лейтенантишко Буслаев. Вопрос стоит так: кто кого? Мы должны уничтожить его. Но сначала захватить и живехонького повозить по селениям, как когда-то в клетке возили бунтаря Емельку Пугачева. Это будет отвечать тому, зачем мы здесь оставлены: держать в страхе население, срывать старания большевиков восстановить разрушенное войной хозяйство, нормализовать жизнь. И хватит разглагольствовать! Не так страшен черт, как его малюют! Болтунов я не терплю. Я их презираю!
— Буслаев, конечно, лейтенантишко. Но за ним — войско, осодмил, власти стоят, — пробурчал Служивый, но Краковским он услышан не был.
Неугомонный вдруг вскочил с чурбака, стал в карманах своих рыться, заглянул за ящик с гранатами, за нары. Ничего не обнаружив, подлетел к адъютанту, схватил за грудки.
— Сволочь! — закричал он.
— Рехнулся, что ли? — опешил Философ.
— Отдай часы, мародер проклятый!
— Какие часы? Бог с тобой, опомнись! Аллаха своего побойся!
— Аллаха не трогай! Ты украл их у меня! Или часы, или пристрелю как собаку шелудивую!
Адъютант вырвался и ударил его так, что тот отлетел к двери, чуть не вылетев наружу.
— Кончай базар! — гаркнул Краковский.
— Пристрелю! — Неугомонный схватился за «парабеллум».
— Отставить! — Краковский выстрелил в потолок. — Нашли из-за чего стреляться! Если Философ положил в свой карман бесхозно лежавшие часы, пусть возвратит их хозяину. Тем более что он «заработал» их в поте лица и тела своего. Вдова из поселка накормила его, напоила, спать с собой уложила, а он в благодарность часики ее, уходя, прихватил — в память о погибшем на войне муже.
Ироническая реплика атамана разрядила накалившуюся было обстановку. Все дружно загоготали. Даже Баронесса смеялась.
— С тобой, атаман, как с мужиком, пооткровенничал по простоте своей души, а ты, что баба языкастая, на всеобщий позор меня выставляешь, посмешищем делаешь, — обиделся Неугомонный. — Вот и доверяй, и верь тебе, сверхчеловеку..
Привели мужчину.
— Задержан при попытке проникнуть в зону лагеря! — доложил Краковскому конвоир.
— Егор? — узнал его атаман. — Ты зачем здесь ошиваешься?
— К тебе шел, а меня окликнули и цап-царап, сгребчили! — спокойно ответил тот.
— Я тебя не звал.
— Не гони и не подозревай меня в том, на что я не способен. Сперва выслушай, что было со мной и что привело меня к тебе. Тогда и решай, и приговор выноси.
— Что же такое с тобой приключилось?
— Едва ноги унес, спасаясь от ихней милиции.
— А если врешь?
— Видит Бог, правда. Стрельбу даже по мне открыли.
— А если Бог другим делом был занят и проглядел? И тебя подослал ко мне этот лейтенант из Москвы.
— Ты что же, не веришь тому, кто, рискуя жизнью, спас тебя от партизанской мины, ангидрит твою в доску? Я не отсиживаться в лес пришел, а вместе с тобой бить большевиков. Ты же знаешь, как я их ненавижу.
Это, видно, убедило Краковского.
— Ну так что с тобой делать? — Он задумался. — Вот что! Назначаю тебя смотрителем нашего лесного «храма».
