Алистер Маклин - 48 часов
Падая на дно морское, я совершенно потерял представление о времени. То же самое произошло со мной и теперь, при подъеме. Я плыл медленно, чтобы максимально использовать запас кислорода в легких. Каждые десять секунд я выпускал изо рта немного воздуха, чтобы отрегулировать давление в легких. Вода надо мной была такая темная, как будто я находился на глубине не менее ста метров. Я не видел никакого просвета. И вдруг неожиданно, за мгновение до того, как у меня кончился запас воздуха в легких, я заметил, что вода как-то светлеет, и тут же ударился обо что-то головой. Я схватился за это «что-то», подтянулся и начал жадно хватать воздух, ожидая появления декомпрессионных судорог.
Их не было, а это значило, что я был на глубине не более двадцати — двадцати пяти метров.
На протяжении последних десяти минут моему рассудку досталось не меньше, чем телу, и даже, как оказалось, больше, иначе не могло случиться, чтобы я сразу не распознал то, за что держался. Это был руль небольшого катера, и если бы это требовало еще каких-либо доказательств, то их бы мне представили два медленно вращавшихся сантиметрах в шестидесяти от меня винта. Я вынырнул как раз под ожидавшим меня катером. Это уже был пресловутый рок. С тем же успехом я мог вынырнуть прямо под лопастями винта и быть оскальпирован. Впрочем, это могло произойти в любую минуту, стоило только тому, кто был у руля, несколько подать назад. К счастью, я был слишком занят опасностями, грозившими мне в эту минуту, чтобы еще беспокоиться о том, что только могло произойти.
На расстоянии тридцати — сорока метров от правого борта я увидел скалы. По отношению к катеру они были неподвижны, это говорило о том, что катер стоит на месте, а его винты вращаются только для того, чтобы нивелировать силу ветра и течения. Время от времени яркий сноп света обшаривал воду вокруг. Я не сомневался, что команда внимательно наблюдает за поверхностью моря и их оружие снято с предохранителей, хотя мне никого не было видно. Не видел я также и самого судна, хотя мне обязательно надо было его запомнить. Я вытащил из ножен кинжал и вырезал большое U на нижней тыльной стороне руля.
И тут я услышал голоса, их было четыре. Я узнал их сразу. Если бы даже мне пришлось жить вечно, я все равно никогда не забыл бы ни один из них.
— С твоей стороны ничего, Квинн?
Это был Имри, человек, организовавший на меня охоту на палубе «Нантсвилла».
— Все спокойно, сэр.
Я почувствовал, как у меня поднимаются волосы на голове. Квинн, он же Дюрран, — липовый таможенник. Человек, который чуть не задушил меня.
— А с твоей стороны, Жак?
— Ничего. Они уже пятнадцать минут как скрылись под водой. Надо иметь стальные легкие, чтобы еще быть в живых.
— Все. Смываемся, — подвел итог Имри. — Все получат премию за ночную работу. Крамер?
— Слушаю, капитан Имри, — голос был такой же хриплый, как и у Имри.
— Полный вперед! Идем к проливу.
Я изо всех сил оттолкнулся ногами от руля и постарался нырнуть как можно глубже. Вода за мной вскипела и засветилась фосфорическим блеском. Я плыл на глубине двух-трех метров в сторону рифов. Как долго? Не знаю. Скорее всего, не больше минуты. Мои легкие уже не очень слушались меня. Когда я вынырнул, море было пусто. Только вдали я увидел слегка фосфоресцирующий силуэт удаляющегося судна. Прожекторы были уже выключены. Капитан Имри свое задание выполнил. Суденышко плыло в полной темноте, не светились даже позиционные и бортовые огни.
Я не спеша доплыл до скалы и, ухватившись за нее, застыл в воде, чтобы дать моим измученным мышцам, да и всему организму, снова обрести силы. На это у меня ушло не меньше пяти минут. Мне никогда не пришло бы в голову, что силы могут полностью покинуть человека за каких-нибудь пятнадцать минут. Я с удовольствием провалялся бы на этой скале несколько часов, даже целый день, но спустя пять минут я снова погрузился в воду и поплыл к берегу. Время работало против меня.
Трижды я делал попытки взобраться с надувной лодки на борт «Файркрэста», и трижды мне не удавалось этого сделать. Высота борта не превышала ста двадцати сантиметров, но для меня это была целая гора. Десятилетний мальчишка с легкостью преодолел бы это препятствие, но я не был десятилетним мальчишкой. Я был очень старым Калвертом.
Я окликнул Ханслета, но он не пришел мне на помощь, хотя я звал его трижды. «Файркрэст» был темным, неподвижным и мертвым. Куда он делся, черт побери?! Спал он, что ли? Или сошел на берег? Нет, этого он сделать не мог, так как обещал оставаться на судне на случай, если с нами захочет связаться дядюшка Артур. Значит, спит? Я почувствовал, как во мне поднимается слепая и бессмысленная ярость. Это уже было слишком! Особенно после того, что мне пришлось пережить! Я заорал изо всех сил, а потом ударил по стальной обшивке рукояткой люгера. Но Ханслет не появился и после этого.
Наконец на четвертый раз мне удалось вскарабкаться на палубу. То есть в конце концов я все-таки лег брюхом на борт, держа в руках нос резиновой лодки, а потом просто свалился на доски палубы. Закрепив лодку, я пошел на поиски Ханслета, приготовившись сказать ему пару теплых слов.
Однако мне пришлось оставить их для себя. Я обыскал судно от носа до кормы, я не пропустил ни одного помещения. Ханслета не было. Не было и следов поспешного ухода или борьбы. Стол в каюте не был накрыт, а на камбузе не было грязной посуды или остатков еды. Всюду было чисто, все было в образцовом порядке. Только Ханслета не было нигде.
Я прошел в салон, опустился в кресло и попробовал объяснить себе его отсутствие. Эти попытки продолжались минуты три, потому что я вообще не был способен о чем-либо думать. Я встал и вышел на палубу, чтобы убрать лодку и подвесной мотор. Хотя теперь я не собирался изощряться в поисках места хранения для них… Впрочем, у меня не было и сил для этого. Я просто выпустил воздух из лодки и убрал ее вместе с мотором в задний трюм. Если кто-нибудь еще решит обыскать судно, я просто всажу в него пулю. При этом он может представиться даже полковником жандармерии, директором следственной полиции, генеральным инспектором или кем-то там еще. Все равно я сначала всажу в его ногу пулю, а потом уже выслушаю, что он там хотел мне сказать. Ну а если я признаю одного из моих приятелей с «Нантсвилла», я буду целиться в голову.
Я прошел обратно на корму, чувствуя себя совершенно больным. Вертолет покоился на дне моря вместе с пилотом, грудь которого разворотили очередью из пулемета. Одного этого было достаточно, чтобы я чувствовал себя умирающим.
Я разделся и крепко растерся полотенцем, и эти несложные движения окончательно лишили меня сил. Ничего удивительного, последние три четверти часа тоже никак нельзя было назвать отдыхом. Я бежал, спотыкался, ударялся о стволы деревьев этого проклятого леса, искал и надувал лодку. А спуск ее на воду был уж чистейшей акробатикой. Конечно, это было делом крайне изнурительным, но чтобы у меня была такая полная пустота в голове и ватные ноги… Я ведь был сильным человеком, сильным и весьма тренированным… Приходилось признать, что полное изнурение коснулось не столько тела, сколько сердца и мозга.
