Джеймс Кервуд - На равнинах Авраама
Но Новая Франция, по-детски слепая к недостаткам своей родительницы, любила распутный двор Людовика XV, который называла отчим домом.
А члены тринадцатого по счету немногочисленного правительства Английских Колоний ссорились между собой, как маленькие мальчики, которым наконец позволили гулять без гувернантки: они смутно ощущали всю значительность нового слова «американец», но, обворованные своей родительницей, осмеянные и ненавидимые ею, несмотря ни на что. жаждали ее любви, как все дети от начала времен, и оставались верными ей.
Так зрела и разрасталась трагедия, зерном которой послужили смерть, обманутое доверие, бесчестье, измена и безжалостное истребление тех, кому судьба предначертала стать прародителями будущих американцев и канадцев.
Без объявления войны Англия послала генерала Брэддока и его армию уничтожить на девственных просторах Америки всех французов и дружественных им индейцев. Стремясь превзойти свою лицемерную соседку, Франция послала барона Дискау и его армию сиять созревший урожай в виде голов английских колонистов.
Славная Франция!
Доблестная Англия!
Восемьдесят тысяч французов и более миллиона англичан в Новом Свете выкрикивали эту вопиющую ложь, готовясь принести себя в жертву.
Массачусетс выставил по одному добровольцу на каждые восемь человек мужского населения. Коннектикут, Нью-Хемпшир, Род-Айленд, Нью-Йорк и другие последовали его примеру.
Дети! Верные, гордые тем, что идут в бой, — и яростно ненавидящие французов!
Затем пришел Брэддок, предшественник Вольфа23, и назвал их никчемным сбродом.
Новая Франция, слава подлунного мира, земля, которую даже в том ее тяжелом положении обирали продажные приспешники Людовика и Помпадур, посылала сражаться своих сынов, доблестных, воодушевленных, уверенных в себе и — жестоко ненавидящих англичан!
С теми и другими шли индейцы почти из ста племен — краснокожие воины, для которых сражение было некогда делом чести, теперь же — кровожадные мстительные существа, заложившие души великим Белым Отцам из-за моря, которые споили их виски, подкупили оружием, довели до безумия разжиганием ненависти и платили им за человеческие волосы.
Гордая старая Англия!
Рыцарственная Франция!
Поглощенный размышлениями о гордости, благородстве, любви, Джимс не заметил, как зиму сменила весна, весну — лето. Только одна любовь не позволяла ему поддаться искушениям, которые со всех сторон все плотнее обступали его, — любовь к матери: ведь счастье Катерины было альфой и омегой существования ее мужа и ее сына. Джимс прекрасно понимал, что в час, когда трое из каждых четырех способных носить оружие мужчин с берегов Ришелье готовились присоединиться к армии Дискау, когда половина его знакомых из владений Тонтера уже отправились сражаться с Брэддоком, когда леса шелестели от осторожной поступи раскрашенных дикарей, когда француз, не поднявшийся по призыву своей страны, переставал быть французом, его душевное напряжение не идет ни в какое сравнение с тем, что приходится переживать его отцу. Несмотря на безмерную любовь к Катерине, Анри душой и телом принадлежал Новой Франции, и теперь, когда другие мужчины, не щадя жизни, грудью стали на ее защиту, ему понадобилась вся его воля, чтобы совладать со страстным желанием принести родине такую же жертву. Джимс и его отец еще никогда не были так близки друг другу, как в эти недели душевной борьбы и смятения чувств. Мучительным был для них день, когда Дискау с войском в три с половиной тысячи человек поднялся вверх по Ришелье и, разбив лагерь на одном из участков владений Тонтера, навсегда превратил его в выжженную землю.
Когда Катерина узнала о приближении армии французов, она сказала:
— Если сердце говорит вам, что так надо, идите с ними!
Но они остались. Для Анри это было сражение более тяжкое, чем то, которое выиграл Дискау, более серьезное, чем то, в котором пал Брэддок. Джимса, опьяненного порывом восторженной юности, перспектива маршировать под бряцание оружия скорее привлекала, чем отталкивала. Для Катерины все происходящее было нескончаемой пыткой, и только когда по французским владениям подобно урагану пронеслись последние сообщения из армии, мрак сомнений и неопределенности, в котором пребывала ее душа, немного рассеялся.
Бог не оставил Новую Францию!
Брэддок и английские захватчики были разгромлены!
Ни одна победа французского оружия в Новом Свете не была столь блистательной, и Дискау, славный немецкий барон, сражавшийся за Францию, двинулся на юг с целью сокрушить сэра Уильяма Джонсона с его колонистами и индейцами и не останавливаться, пока не оттеснит их к самым воротам Олбани.
Его сопровождали шестьсот восемьдесят четыре человека, стойкие, преданные своей земле люди, которые уже называли себя канадцами.
Тонтер верхом приехал к Булэнам сообщить эти новости. Он снова повторил Катерине, что англичане никогда не проникнут в их рай, поскольку все уладилось на несколько лет вперед, и Дискау так же чисто выметет врагов с земли Шамплена, как новая метла выметает ее дом. Несколько раз Тонтер принимался трясти руки Хепсибы — в то время торговец жил у Булэнов, — повторяя, что любит его и что между ними не может быть никаких недомолвок и задних мыслей. При этом он откровенно признавал, что имеет препорядочный зуб на вторгшихся на их земли англичан. Он отправил почти всех своих людей на театр военных действий, и только деревянная нога помешала ему лично присоединиться к Дискау.
Даже Туанетта хотела отправиться на войну!
Здесь он вспомнил о важном поручении. Туанетта передала с ним письмо для Джимса. В возбуждении он совсем забыл о нем. Он надеялся, что Туанетта приглашает Джимса в Тонтер-Манор. Сам он часто говорил дочери, что ей следует быть более приветливой с молодым соседом.
Джимс взял письмо и отошел, чтобы прочесть его без свидетелей. То была первая весть от Туанетты после пикника. С тех пор он не видел ее и старался не думать о ней. Наедине с собой он прочитал написанные ее рукой слова.
С безжалостной холодностью и краткостью Туанетта называла его предателем и трусом.
Сентябрьским утром, через несколько дней после записки от Туанетты, Джимс стоял на границе фермы, наблюдая, как его дядя уходит в подернутый инеем лес Заповедной Долины. Ему казалось, что чем чаще слышны вести о победах французов на юге и чем меньше опасность нападения со стороны англичан, тем подозрительнее становился Хепсиба и с тем большим вниманием поглядывает он на долину. Только вчера Тонтер привез последние новости от Дискау. Немец отправил гонца с сообщением о своем намерении нанести последний удар по сброду колонистов и индейцев сэра Уильяма Джонсона, удар, который окончательно разгромит их. Вероятно, думал Джимс, сейчас уже все кончилось. Однако Хепсиба отправился в Заповедную Долину с таким выражением лица, что у Джимса стало тревожно на душе.
