Владимир Киселев - За гранью возможного
В то время фашисты не имели гарнизона в Сошно, если, конечно, не считать бригады немецких железнодорожников, живших в церкви. Однако жили рабочие обособленно, посты выставляли только возле казармы. Поэтому каких-либо препятствий для встречи не предвиделось.
Огородами пробрались к хате Малашицкой. Кругом было спокойно, непривычно для военного времени тихо. Деревня спала. Бойцы охранения заняли свои места — двое залегли в кустах у ограды на улице, один на огороде. Проводник тихо постучал в окошко, низ которого был заделан куском железа. Бабаевский, чтобы случаем не напугать хозяйку, прижался к стене хаты, затаился.
— Кто? — послышался заспанный голос.
Проводник назвался.
— Чего тебе? — недовольно спросили из-за окна.
— Да открой же скорее, Дарья, дело к тебе имею.
Из хаты донеслось приглушенное покашливание, торопливое шлепанье босых ног.
Дверь приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулась женская голова в наспех накинутом платке.
— И чего тебе, окаянный, не спится? — проворчала хозяйка. — Входи, полуночник. — Она распахнула дверь.
— Да я тут не один, — виновато проговорил проводник, пропуская вперед Бабаевского.
В сумрачной горнице непросто было различить присутствующих, их близость угадывалась по дыханию.
— Ты кого это ко мне привел? — спросила хозяйка.
Бабаевский опередил проводника, представился:
— Я заместитель командира отряда Игоря. Звать Николаем. Если не возражаете, поговорить с вами надо.
Малашицкая вздохнула.
— Возражай не возражай, а ты уже в хате. Говори, чего надо?
Бабаевского не смутил тон хозяйки. Он знал о ее крутом нраве. Попросил проводника выйти. Сработала привычка: прежде чем заговорить с кем-либо о деле, остаться без свидетелей. В народе недаром бытует пословица: «Береженого бог бережет», чекисты называют это конспирацией.
— Так спрашивай, — нетерпеливо заметила Малашицкая, едва затихли во дворе шаги проводника, — что надо?
— Для начала, Дарья Александровна, пройдем куда-нибудь в уголок, зажжем лампу, коптилку, — предложил Бабаевский. — Знаете, как-то не привык знакомиться в потемках.
— Тогда иди сюда. — Она нащупала его руку, потащила за собой. Рука у нее была по-мужски крепкая. Сделав несколько шагов, сказала: — Постой! — а сама загремела чем-то железным.
— Эт на-а, паралик ее расшиби, печь погасла. Теперь огнем, разживиться можно если только у соседки.
Бабаевский протянул ей пачку немецких спичек.
Малашицкая зажгла тонкую длинную лучину, воткнула в печь между кирпичей. Слабо озарилось место, где они находились. Это было запечье, отгороженное от горницы шторкой из грубой серой ткани. Огонь в топке никак нельзя было увидеть с улицы. Бабаевскому понравилась сообразительность хозяйки. Подумалось: «Должно быть, это место не впервые использует для подобных встреч». Сел на щербатую коричнево-черную, крепко сработанную скамейку. Малашицкая стояла, прижавшись к печке. Некоторое время молча смотрели друг на друга.
Малашицкая выглядела много старше своих шестидесяти двух лет, и в этом не было ничего удивительного. С двадцать девятого года осталась без мужа. На руках пятеро детей. А помощи ждать неоткуда. В тридцать девятом, когда Западная Белоруссия стала советской и вроде бы солнышко взошло в ее жизни, подросли дети, старшую, Михалину, выдала замуж. Да умерла средняя — Надежда. Не успело забыться это горе — война грянула. У Михалины фашисты повесили мужа (он был депутатом сельского Совета), а саму угнали на каторжные работы в Германию. Сыновья Григорий и Петр ушли в лес партизанить. Осталась она с младшей — Катериной. Чем могла, партизанам помогала: кормила, обстирывала, белье штопала, — ничего не жалела. И тут вновь несчастье постучалось в ее хату. В феврале сорок четвертого под Брестом погиб Григорий.
Бабаевский глядел на Малашицкую и на какое-то время даже засомневался: а справится ли эта немолодая, измученная женщина с заданием? Успокоился, поглядев в глаза — живые, необычайно ясные.
— Видите ли, уважаемая Дарья Александровна, я много о вас слышал, все собирался познакомиться. — Его взгляд столкнулся с колючей усмешкой хозяйки. — Простите, что выбрал такое позднее время.
— Чего уж извиняться, коль пришел. Скажи лучше, зачем понадобилась?
Бабаевский понял, что она не терпит многословия, не нуждается в лишних объяснениях.
— Я хотел бы вас попросить выполнить одно очень важное поручение отряда.
И опять усмешка, пройдясь по ее впалым щекам, застряла в глазах.
— Господь с тобой, мил человек, на погост мне пора собираться, уже бельишко припасла, а ты задание. Отзаданилась, теперь за меня сынок мой последний воюет.
Голос ее дрогнул, сорвался, взблеснули от боли глаза. Казалось, еще мгновение — и расплачется старая женщина. Но не расплакалась: закусила губу, и глаза тут же высохли.
Бабаевский подивился ее воле, обрадовался: «А ведь не ошибся — сильный она человек».
— Дарья Александровна, — продолжал Бабаевский, — как это в народе говорится: вы еще любой молодой сто очков вперед дадите. Не будь я уверен в том, что справитесь с нашим поручением, не пришел бы сейчас.
Из рассказов бойцов, односельчан Малашицкой Бабаевский знал, что она не тщеславна, не любит, когда ее хвалят, выпячивают, но сейчас после его слов она разом переменилась, помягчала, подобрела.
— Ну что, господь с тобой, говори, что надо.
Бабаевский облегченно вздохнул и стал рассказывать о задании.
Они просидели чуть ли не до утра, обо всем поговорили: о политике, о довоенной колхозной жизни, о положении на фронте. Ей все хотелось знать, на все получить ответ.
Бабаевский от имени руководства отряда написал обращение к вражеским солдатам. Набросал Малашицкой несколько вариантов, как подступиться к ним, выбрать нужного человека, и ушел.
Несколько раз ходила Малашицкая в Вылазы, а это от ее деревни ни много ни мало — целых четыре километра. Да если бы все дело было только в количестве километров. На пути как заноза торчал железнодорожный переезд, у шлагбаума — дотошная охрана. Не только перевернут поклажу — расспросами замучают: куда да зачем? Отговаривалась как могла. Письмо-обращение, чтобы, случаем, не обнаружили, аккуратно сложила и спрятала под платком в пучке волос.
Невыносимо сложно оказалось завести знакомство среди солдат. Раньше ей не стоило труда завязать разговор с человеком. Легко с людьми сходилась, быстро находила общий язык. Теперь ее словно подменили: видно, сказывалась ответственность перед отрядом — пообещала выполнить поручение наилучшим образом.