Григорий Василенко - Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°
Урумов, передав свои письменные показания Смиренину и добавив кое-что устно, надолго замолчал. Смиренин не торопил его. Низко опустив глаза, полковник раздумывал. На пятьдесят пятом году жизни он оказался в тюрьме...
— Скажите, полковник, что привело вас в стан контрреволюции? Ведь вы, насколько нам известно, выходец из крестьянской семьи.
Урумов словно очнулся, посмотрел на следователя и ответил не сразу. В этом вопросе он увидел какую-то смутную надежду.
— Родился я действительно в семье крестьянина-осетина, обрабатывавшего землю своего надела. Жил при отце до поступления на военную службу. До этого окончил духовное училище в селении Ардон и по окончании такового был учителем в селении Садон. Участвовал в империалистической войне, был ранен и произведен в полковники. Придерживался ориентации на Временное правительство. В тысяча девятьсот восемнадцатом году, когда наступал Деникин, я был назначен командиром третьего Осетинского полка. Из этого полка был направлен в Екатеринодар в распоряжение главного штаба Добровольческой армии, а потом в Царицын, в штаб Врангеля, в его личное распоряжение. При отступлении белых с Кубани бежал домой, в Осетию, со своими планами борьбы с большевиками. В Осетию вступила Красная Армия. Пришлось уйти в горы, где организовывались отряды по борьбе с Советской властью. Красные отряды повели против нас наступление. Однажды ко мне пришел в горы мой племянник и сказал, что все родственники просят меня, чтобы я и мой отряд уходили в Грузию, так как из-за меня могут многие пострадать. Я не хотел идти в Грузию, перебрался ближе к другим родственникам, но они также не пожелали связываться со мной. Все поддерживали красных... Жил некоторое время в Тифлисе. Вскоре Красная Армия повела наступление на Грузию. Я на пароходе бежал из Батума в Турцию. В Константинополе встретился с черкесом, офицером турецкой армии Ду. Он устроил меня в ресторан «Мимоза» в районе Пера. В этом ресторане я сначала мыл посуду, а затем был кассиром, но вскоре этот ресторан закрылся. После этого проживал в Константинополе без определенных занятий в эмигрантском общежитии. В поисках лучшей жизни поехал во Францию, в Марсель, где жил одно время при Красном Кресте. Когда же нашел себе работу на мраморных разработках, перешел на частную квартиру. В Марселе часто встречался с генералом Улагаем. С ним я был знаком еще по моей службе в Новомиргородском полку под Варшавой. Взгляды Улагая мне хорошо известны. Он не прочь, чтобы военным диктатором России был великий князь Николай Николаевич. В Марселе Улагай иногда приходил ко мне и даже просил устроить его на работу на тех же мраморных разработках. В последний раз он предложил мне поехать в Россию для инспектирования подпольной организации. Я должен был установить, что представляет из себя эта организация, достаточно ли она сильна и можно ли ей вообще верить. Улагай связал меня с молодым человеком, с которым я выехал на французском пароходе в Батум. Из Батума мы выехали на Кубань. Из членов организации я видел несколько незнакомых мне человек в Ростове, Екатеринодаре, станице Славянской и Пятигорске. Организация есть, но очень слаба. Об этом мной послано сообщение Улагаю, в котором я писал, что «торговля слабая». Так мы условились с ним, чтобы он мог понять о состоянии организации. В августе собрался выехать во Францию, но обстоятельства не позволили.
Смиренин терпеливо выслушал Урумова. На его вопрос полковник так и не ответил. Тогда следователь спросил о другом:
— Сеоева знаете?
— Ну как же... Хорошо знаю.
— Хотите с ним встретиться?
— Зачем? Чтобы показать ему своей персоной вашу работу?
— Не только! Хотя некоторым полезно знать, как работают чекисты. Главное — убедить его бросить бандитский промысел, выйти из леса.
Урумов задумался. Трудный вопрос ему задал Смиренин, но полковник не удержался и спросил:
— А потом отпустите? Или хотя бы сохраните жизнь?
— Отпустим, — твердо сказал Смиренин.
Урумов недоверчиво посмотрел на него и сказал:
— Подумаю.
18
Гуляев настойчиво предлагал Крикуну поискать фотокарточку Мацкова у местных фотографов. При этом он доказывал, что все адъютанты — щеголи, любители фотографироваться, позировать перед любой камерой, лишь бы запечатлеть свою персону во всех доспехах и подарить даме сердца.
Крикун не отвергал доводы Гуляева, но скептически, относился к такому плану своего молодого помощника.
— Ото, все фотографы узнают, кого шукаем, — заметил он, хотя Гуляев и уверял, что он сделает чисто.
Крикун наконец согласился, а сам обдумывал другие планы. В то время как Гуляев навещал фотографов, выдавая себя за сослуживца Мацкова, и интересовался, не сохранилась ли случайно пластинка-негатив приятеля, Крикун отправился в Павловскую и там занимался расследованием исчезновения Карася.
Жена Карася, убитая горем казачка, оставшаяся с тремя детьми, сама показать ничего не могла. Она допытывалась у Крикуна, не слыхал ли он чего-нибудь о пропавшем муже, подозревая, что приезжий интересуется неспроста и, наверное, ему что-то известно.
Крикун, видя ее заплаканное лицо, как мог, успокаивал и даже божился, что ничего не знает, куда запропастился Карась, потому и приехал в станицу, чтобы разобраться, поговорить с ней и людьми, у которых тот работал на мельнице.
— Вот скажи мне, куда девались хозяева твоего мужика?
— Та хто ж их знае. Мельницу продали, гроши в карман и тягу, а куда, — развела она руками, — не чуть.
— Так и «не чуть»? — усомнился Крикун.
— Може, шо хто и знае. Спросить у жинки, де жив Кривенко.
Крикун расспросил о женщине, у которой квартировал Кривенко, разыскал ее. Она оказалась еще молодой вдовой, жившей в достатке и не горевавшей о муже, погибшем в империалистическую войну где-то в Карпатах. Кривенко, как выяснил Крикун, обещал на ней жениться, но неожиданно и в большой спешке куда-то уехал, ничего ей не сказав. В кармане его брезентовой куртки, оставшейся в доме, она нашла неотправленное письмо, из которого узнала, как он ее обманывал.
— Кому было то письмо? — спросил Крикун.
— Все расскажу вам, як батюшке, — перекрестилась вдова.
Крикун видел, какой злостью наливалось ее лицо при упоминании Кривенко, поверил ей и без крестного знамения. Она начала с того, что квартирант обещал на ней жениться, а сам тайком переписывался с другой, из станицы Уманской, и готовился к свадьбе.
— Скажить, як найдете, я вам четверть поставлю, а его задушу своими руками, — обратилась она к Крикуну.
— Значит, из Уманской, говоришь?
— Так в письме написано.
— А зовут-то ее как?
