Владимир Щербаков - Искатель. 1979. Выпуск №2
— Спокойно! Не шевелиться!
Ковалова, сидевшая на оттоманке, выпрямилась.
— Что это за чудачество! — негодующе сказала она. — Будьте добры убрать эту игрушку.
Деттмар, повинуясь, сунул пистолет в карман.
— Я думала, вас арестовали в Пойсбруннене, — сказала Ковалова.
— Это был кто-то другой, — ответил Деттмар. — Меня полиция не сцапала.
— К вашему счастью или вашему несчастью, — несколько загадочно произнесла Ковалова. — Так что вы хотите?
— Он хотел бы нам рассказать, как ему удалось позвонить вам утром в понедельник и сообщить о смерти Вальтера и Доры, — с сарказмом произнес Фазольд.
— Я никому не звонил! — вскричал Деттмар. — Я ничего не знал. Мне самому позвонили и предупредили…
— О чем? — спросила Ковалова.
— О том, что меня подозревают! Но я к этому делу совершенно непричастен.
Фазольд наморщил лоб и бросил на Ковалову гневный взгляд.
— Должно быть, кто-то по телефону выдал себя за него, — беспечно произнесла она.
— Я невиновен! Вы должны это засвидетельствовать, — повторил Деттмар.
— Как это вы себе представляете? — холодно спросила Ковалова. — Разве вы не знаете, что Хеттерле, — собственно, фамилия ее Бузенбендер — показала на вас?
— На меня? — выдохнул стройподрядчик. Он стоял у двери с опущенными руками.
— Так ведь после вас никто не видел Фридемана живым, — вскользь заметила Ковалова, плотнее закутываясь в халат.
— Я ушел, — сказал Деттмар. — Но после меня мог вернуться кто-то из посторонних или один из гостей.
— Успокойтесь, — сказала Ковалова.
— Да! Мог вернуться любой другой! — закричал Деттмар. — Например, вы Фазольд.
Художник вздрогнул.
— Почему я?
— Тогда был один человек перед домом… — начал было Деттмар.
— У вас очень богатая фантазия, — прервала его Ковалова. — Во всяком случае, если вы думаете, что мы можем засвидетельствовать вашу невиновность, то заблуждаетесь. Войдите! — крикнула она, услышав стук в дверь.
Вошла домработница и подала письмо. Ковалова осмотрела его со всех сторон.
— Отправитель неизвестен, — пробормотала она, вскрыла конверт и вынула три записки. Две были написаны от руки, третья на машинке. Пока она читала, никто не проронил ни слова. Затем хозяйка подняла голову.
— Я всегда думала, что шрам на лице Хеттерле имеет двенадцатилетнюю давность, а причина его — автокатастрофа. Но, выходит, дело обстоит несколько иначе. Вы не знали, Фазольд, что она пятнадцать лет назад промышляла на панели? Что она также торговала героином? И что один наркоман разукрасил ее ножичком, когда она отказалась дать ему наркотик бесплатно?
— Нет, — глухо ответил художник.
— Странно, — сказала Ковалова и покачала головой. — В те времена вы как будто были знакомы.
— Ничего я не знаю, — повторил Фазольд, сжимая руки в кулаки, чтобы скрыть дрожащие пальцы.
— Но здесь есть нечто еще более интересное, — сказала Ковалова. — Четыре года назад была убита некая Эллен Лоренци…
— Фридеманом, — прошептал Фазольд.
— Откуда вы знаете?
— От Карин. Полиция подозревает его…
— Тогда здесь есть доказательство, — сказала Ковалова.
— Что же это за записка? — спросил художник в нервном напряжении.
— Не имею понятия. Одна записка должна, по всей видимости, служить пояснением к двум другим. Эти, очевидно, вырваны из блокнота.
— Почерк Фридемана?
— Я думаю, да. Но вот кто посылает такие письма? К тому же анонимно.
Она переводила взгляд с одного на другого. Деттмар ничего не понимал. Фазольд, казалось, над чем-то размышлял.
— Этим я осчастливлю Шельбаума, — сказала Ковалова. — Такие кости он гложет с удовольствием.
— А что будет со мной? — спросил Деттмар, который все еще стоял, прислонившись к двери.
— Вы исчезнете, мой друг, — сказала Ковалова. — Я вас никогда не видела. По старой дружбе я готова несколько смягчить вашу нужду. Господин Фазольд присоединяется. Пятьсот от меня и пятьсот от него. И будьте здоровы! И не жестикулируйте своим пистолетом…
* * *Похороны состоялись на кладбище в Эдлезее. Погребальная процессия была небольшом, так как Карин отказалась давать объявление в газете. Она поручила Анне оповестить по телефону только компаньонов и друзей дома. Пришли немногие, большинство прислало венки и цветы. При всей щекотливости своих дел они все же не хотели компрометировать себя личным участием в похоронах супружеской пары, таким зловещим образом покинувшей их круг.
Карин стояла рядом с Петером Ланцендорфом. В тесном помещении морга она механически воспринимала слова соболезнования и была рада, что гробы с телами покойников не были выставлены для торжественного прощания.
Священник громко читал традиционную молитву, и черная шапочка на его голове покачивалась в такт с дымящимся кадилом. Сизоватые облачка тотчас же разгонял свежий ветер. «Аминь», — произнес причетчик в заключение молитвы. После этого священник с горестной миной подошел к Карин и пожал ей руку.
Провожавшие подходили друг за другом к могиле и бросали в нее прощальную горсть земли. Затем все вместе они отправились к уединенному участку кладбища. Там без церковных церемоний могильщики опустили гроб в свежевырытую яму. После того как каждый из пришедших простился с усопшим, могильщики снова взялись за лопаты. Карин не могла убедить священника, что Вальтер Фридеман не совершал самоубийства. Возможно, ей это удастся потом, с помощью Шельбаума, но сейчас у нее для этого просто не было сил.
Во время похорон обер-комиссар держался в тени, однако в церемонии прощания участие принял. Он и не думал проводить здесь какие-то эксперименты в целях выяснения дела Фридемана. Его служебные обязанности предписывали ему бывать и на таких церемониях, не говоря уже о чисто человеческом интересе, который он проявлял в отношении Карин.
Одним из первых кладбище покинул Фазольд. Он уехал на своем старом «опеле». Шельбаума, подошедшего к своей машине, окликнули-сзади.
— Не торопитесь, — послышался голос Коваловой. — У меня кое-что есть для вас.
Шельбаум обернулся.
— О чем идет речь? — спокойно спросил он.
Ковалова протянула ему конверт.
— Я получила его сегодня утром.
— Анонимно?
Она кивнула.
— Случайно присутствовал господин Фазольд.
— Благодарю, — сказал Шельбаум. — В моем собрании таких немало.
Он отступил на шаг, когда мимо него прошли к такси Карин и Петер. «Она в тяжелом состоянии, — подумал Шельбаум, увидев каменное лицо девушки. — Внешне она еще спокойна, но однажды чаша будет переполнена, и тогда катастрофы не миновать. Надо что-то предпринять»
