Густав Эмар - Вождь Сожженных лесов
— Да, да, — прервала его донна Розарио, — они наговорили мне много вещей, совершенно, впрочем, для меня непонятных; но мне кажется, что ничто не может помешать отцу обнять и поцеловать свою дочь.
— Так, Розарио, так, сестра моя, — заметил дон Луис с улыбкой, — отец вполне заслужил твое неудовольствие.
— Ну, уж так и быть, признаю себя виновным, — отвечал Валентин добродушно.
— Вот что значит иметь детей, — заметил со смехом дон Грегорио.
— Прибавьте: которые перестанут любить его, если он будет так поступать, — сказала донна Розарио с улыбкой.
— Остановись, сестра: ты слишком далеко зашла! — воскликнул весело дон Луис. — Я всегда буду любить его.
— И я тоже, — сказала молодая девушка, — в особенности теперь, когда меня так скоро оставил мой союзник.
Разговор в этом роде продолжался несколько времени.
Заметно было, что донна Розарио хотела что-то спросить, но не решалась; Валентин заметил это и, смеясь в душе, спокойно подтрунивал над молодой девушкой.
Вошел вождь.
— А, вот и Курумилла! — воскликнула молодая девушка, оборачиваясь к нему. — Здравствуйте, вождь!
— Розовая Лилия смеется, она довольна, — Курумилла счастлив; он любит Розовую Лилию и Молодого Орла.
— Мы это знаем, вождь, и тоже вас любим, — отвечала она.
— Откуда вы пришли, вождь? — спросил Валентин.
— Я проводил Красного Ножа; великий воин Красный Нож, он любит Валентина; все воины остались очень довольны богатыми подарками; они хорошо будут драться с красными мундирами.
— Я уверен в этом.
— Да, это правда, они очень довольны; что хочет бледнолицый охотник от своего друга?
— Я хочу просить вас оказать мне одну услугу.
Индеец расхохотался.
— Услугу? — спросил он. — Валентин и Курумилла — пальцы и рука, у них одни желания; что хочет мой брат?
— Вы знаете, что завтра я должен оставить пещеру с охотниками.
— Да, чтобы сражаться с красными мундирами.
— Но я оставляю здесь дона Грегорио, донну Розарио и бедных женщин, которых нам удалось спасти.
— Курумилла понимает. Пусть мой брат не беспокоится и смело ведет своих воинов; вождь останется в Воладеро и будет охранять Седую Голову, Розовую Лилию и бледнолицых невольниц. Ничего дурного не случится; Курумилла защитит Розовую Лилию.
— Хорошо, вождь, я знаю ваше доброе сердце, — отвечал Валентин, пожимая ему руку.
— Позвольте и мне также остаться здесь, — сказал Блю-Девиль, который только что вошел в пещеру, — мне следовало бы присмотреть за двумя пленниками, а также рассмотреть бумаги, найденные в карманах повешенных утром бандитов; мне Курумилла отдал эти бумаги, и я думаю, что они очень важны; не откроют ли они нам тайных замыслов дона Мигуэля де Кастель-Леон.
— Вы также останетесь здесь, мой друг, это будет лучше, — сказал Валентин. — Нам, кажется, нечего бояться нападения, — продолжал он, обращаясь к Курумилле, — к тому же я оставляю пятнадцать человек, которых вам будет, по моему мнению, совершенно достаточно.
— Даже много, — отвечал вождь, кланяясь.
— Лучше много, чем мало, — заметил Валентин с улыбкой. — Сверх того, — прибавил он, бросая украдкой взгляд на донну Розарио, — с возвращением дона Октавио Варгаса, то есть Бенито Рамиреса, из его экспедиции у вас прибавится еще восемь или десять человек, которые находятся с ним; все они, кажется, из отряда Сожженных лесов.
— Да, они все из отряда капитана Грифитса.
— Задержите их до моего возвращения.
— Хорошо, я задержу их.
При имени Октавио Варгаса молодая девушка покраснела; как будто темное облако пронеслось по ее очаровательному личику.
— Разве дон Октавио Варгас участвует в экспедиции? — спросила она с притворным равнодушием.
— Да, дитя мое, — отвечал он с улыбкой, — он преследует бандитов, которых нам не хотелось бы выпустить из рук, вот почему ты его не видишь здесь. Вчера он отправился с Курумиллой, но я надеюсь, что он скоро возвратится: быть может сегодня, а завтра уж наверно.
— Курумилла возвратился, отец мой, отчего же дона Октавио нет до сих пор? Вероятно, люди, которых он может встретить здесь, не слишком интересуют его, — сказала молодая девушка с заметным оттенком неудовольствия.
— Вы ошибаетесь, дитя мое; если его здесь нет, то он в этом нисколько не виноват. Вы напрасно обвиняете его.
— Разве я обвиняю его? Я сказала только, что молодой человек вовсе не интересуется теми, которых, как вам кажется, он любит. Для меня же положительно все равно, поступит ли дон Октавио Варгас так или иначе; он совершенно свободен в своих действиях.
— Вы несправедливы к этому молодому человеку, милое дитя мое, он не заслуживает подобного о нем мнения; мы все здесь исполняем наш долг, и никто не вправе отказаться от него; но я уверен в том, что дон Октавио исполняет в настоящую минуту свою обязанность совершенно против воли.
— Правда, правда, отец мой, я несправедлива, — отвечала молодая девушка со слезами на глазах, — я слишком раздражительна и сама не знаю, что говорю, простите меня.
— Вас простить! — сказал Валентин, целуя ее. — В чем же мне вас прощать? Что же вы сделали дурного?
— О, как вы добры! — прошептала она, обнимая его.
Вся покраснев от волнения, она удалилась в свою пещеру.
Валентин встал, закурил сигару и вышел.
Дон Грегорио, слышавший этот короткий, но тем не менее заинтересовавший его разговор, тоже встал со своего места и отправился почти вслед за Валентином.
— Что это за человек, которого вы называете один раз Бенито Рамиресем, другой раз Октавио Варгасом и о котором вы только что говорили с донной Розарио? — спросил он Валентина, небрежно смявшего тоненькую сигаретку между своими пальцами.
Валентин улыбнулся.
— Это целый роман, мой дорогой дон Грегорио, — весело сказал Валентин, — это роман, преисполненный чистой, целомудренной и глубокой любви и который заинтересует вас так же, как и меня, если я расскажу вам его.
— Он уже и теперь интересует меня, мой друг; расскажите.
— Хорошо, я расскажу вам его, если вы хотите. Дон Октавио Варгас принадлежит к одной из лучших мексиканских фамилий, очень богат, одарен замечательными способностями и добрым сердцем и, что важнее всего, честный, неиспорченный молодой человек.
— И этот молодой человек находится здесь только для донны Розарио?
— Только для нее одной.
— Он ее любит?
— До сумасшествия. Разве я не говорил вам об этом?
— Но отчего же вы, мой друг, не рассказали мне до сих пор этой истории, которая должна быть очень интересна?
— С удовольствием расскажу ее вам теперь, тем более что, говоря откровенно, я очень люблю дона Октавио Варгаса: это мой фаворит.
