А. Лукин - Чекисты. Книга первая
Алексей повторил выдуманную им историю гибели Микоши.
— До чего ж некстати! — Шаворский покривился от досады. — Именно сейчас, когда я разослал людей к атаманам — созывать к приезду Максимова… — Он еще побегал из угла в угол, потом сел на табурет возле Алексея. — Дел у нас невпроворот, а сам я, как вы понимаете, не могу слишком часто показываться в городе. Потеря Микоши будет сейчас особенно ощутима. В ряде вещей он был просто незаменим. Но кое в чем вам все-таки придется заменить его.
— Чего ж, давайте.
— Для начала придется сходить по трем адресам…
“По четырем, — подумал Алексей, — Оловянникова повидать…”
Теперь, казалось, найти предателя не составит труда: достаточно выяснить, кто принял донесение Михалева.
Выяснили: принял помощник ответственного дежурного по губчека Вайнер. Однако Вайнер не смог дать объяснений…
За два часа до того, как начался пожар на элеваторе, в губчека позвонила какая-то женщина. Истерически всхлипывая, она кричала в трубку, что на Пересыпские склады совершен налет, бандиты связали охрану и мешками вывозят продовольствие. Вайнер по тревоге поднял дежурную оперативную группу чекистов и вместе с ними выехал на Пересыпь.
Едва машина с чекистами прибыла на место происшествия, в нее полетели бомбы: у продовольственных складов была устроена бандитская засада. Три чекиста было убито, четвертый — уполномоченный Вайнер — тяжело ранен. Через час он скончался, не приходя в сознание.
По установившемуся в Одесской губернской чрезвычайной комиссии порядку, сводки о полученных от населения сигналах (а их поступало в течение дня великое множество) дежурный был обязан передавать ответственному дежурному или — наиболее серьезные — начальникам отделов. Сводка, составленная Вайнером, к ответственному дежурному не попала. Лишь к концу следующего дня председатель губчека Немцов нашел ее… на собственном столе, под толстой стопкой деловых бумаг. Кто положил ее туда, кому передал Вайнер сводку, докопаться не удалось.
Среди ответственных сотрудников губчека высказывалось много всяческих предположений. Некоторые придерживались мнения, что та же рука, которая засунула сводку под бумаги председательского стола, организовала и убийство Вайнера, чтобы упрятать концы в воду. Другие считали, что это — случайное совпадение: предательство предательством, а бандитская засада — своим порядком; не в первый раз, мол, бандиты откалывают подобные номера, а тут еще им нужно было отвлечь внимание чекистов от пожара на элеваторе.
И, наконец, существовала еще одна версия, самая простая: кто-то без злого умысла, по рассеянности, засунул сводку под бумаги, оттого все и получилось. Очень многих такое объяснение, конечно, не удовлетворяло, но руководство губчека поддерживало почему-то именно эту версию.
Сложный узелок завязался в Одесской губчека. Развязать его суждено было случаю, но произошел он несколько позже… И предшествовали ему немаловажные события.
Алексей все больше “заменял” Шаворскому Микошу Он теперь без устали носился по Одессе, связывался с руководителями “пятерок”. Многие из них уже были известны чекистам, но с каждым днем список их разрастался. Только теперь начал вырисовываться подлинный размах заговора. Он был огромен. Одесской губчека еще не приходилось иметь дело с такой разветвленной и в то же время четко централизованной организацией, как это детище Шаворского.
Город медленно оправлялся после военной разрухи. Кое-где ремонтировались дома. В порту ошвартовывались первые восстановленные пароходы. По утрам все новые дымки возникали в одесском небе над фабричными трубами. Одесса жила нелегкой трудовой жизнью, не подозревая, что в недрах ее зреют очажки страшной белогвардейской заразы, которая грозит одним ударом свести на нет усилия ее строителей.
Возглавляла заговор “тройка”. В нее, кроме Шаворского, входили Баташов-Сиевич и некий Дяглов. Сиевич руководил “пятерками”. Дяглов командовал “вооруженными силами”, сосредоточенными в катакомбах села Нерубайского: по агентурным данным, там ждали своего часа более шестисот белогвардейцев.
Однажды по поручению Шаворского Алексей встретился с Дягловым в ресторане Печесского. Это мрачное заведение с замызганными стенами и пулевыми дырами в оконных стеклах было излюбленным местом всякого темного люда.
В первой половине дня в нем было пустовато. По условию Алексей сидел за третьим столиком направо от входа и ждал человека, который предложит ему кило лаврового листа.
Костистый, в чиновничьей тужурке с зелеными бархатными петлицами усатый мужчина некоторое время присматривался к нему, затем подошел и сел рядом.
— Интересуетесь лавровым листом? Кило найдется…
Лицо его носило следы длительного пребывания в катакомбах — оно было землистое, отечное. Когда Дяглов говорил, казалось, будто горло его набито песком, который медленно пересыпается при каждом звуке.
Алексей сказал отзыв:
— Предпочитаю суп с укропом.
Он передал Дяглову, что совещание атаманов Шаворский предполагает устроить не в Нерубайском, как задумывалось ранее, а во флигеле Резничука: это, мол, самое безопасное сейчас место.
— Ладно, — кивнул Дяглов. Он осмотрел посетителей ресторана и, не найдя ничего подозрительного, прохрипел:
— У меня скверные новости из Киева: чека разгромила “Всеукраинский повстанком”.
Сообщение о разгроме “Всеукраинского повстанкома” в тот же день подтвердил Оловянников; Алексей теперь почти каждый день встречался с ним на конспиративной квартире. Немалую роль в ликвидации повстанкома сыграла явка, полученная от Поросенко. Скупой на похвалы, Оловянников сказал:
— Тебя в приказе отметили по Всеукраинской чека, поздравляю! — и руку пожал.
Алексей доложил ему о встрече с Дягловым. Расставаясь, попросил:
— У Петра Синесвитенко сынок остался. Мне все недосуг забежать. Может, поинтересуетесь, Геннадий Михайлович? Его бы хоть на время пристроить, а после я его к себе возьму.
— Это Павлушку-то? — спросил Оловянников. — Опоздал ты немного: его Инокентьев забрал.
— Куда забрал?
— К себе. Говорит, воспитаю вместо Витьки: у него сына Витьку убили под Перекопом.
Алексей почесал голову под фуражкой. Вот те на, Пашка у Инокентьева! А он-то привык считать мальчонку горемыкой, до которого никому дела нет.
— Большая семья у Василия Сергеевича? — спросил он.
— Одна жена осталась, тихая женщина, ласковая. Не сомневайся, мальчонка в хороших руках. Да и сам Василий — душа человек, не смотри, что угрюм.
