Алексей Сережкин - Ученик
Все встали, с шумом двигая стулья, накопившаяся за лето энергия бурлила во всех и искала выхода, все пребывали в приподнятом настроении, и это находило отражение даже в том, как двигались стулья.
Он встал абсолютно бесшумно. Рядом зияла пустота, никто не сел с ним за одну парту. Посмотреть назад было невыносимо стыдно, да и ему уже стало абсолютно безразлично, с кем села Таня.
Тупая боль под ложечкой заставила его машинально положить руку на бок, но спохватившись, он быстро убрал ее обратно и наконец-то с облегчением уселся.
Учебный год начался.
Глава 19
— Эй, я кому сказал?
Этот шепот отчетливо донесся до него и вызвал привычный спазм в желудке. Слишком много раз он слышал эту фразу с всегда одними и теми же пренебрежительными интонациями. Иногда слова варьировались, но общий смысл всегда оставался одним и тем же, не обещавшим ему ничего хорошего.
Он проучился уже месяц, но как ни удивительно, его не трогали. Привычные кнопки на стуле, иногда скомканные бумажные шарики, которые бросали ему в спину, все это делалось как будто по привычке, потому что так надо и так принято, но эти действия даже не вызывали всеобщую бурю смеха и радости. Когда бумажный комок попадал ему в спину, он даже не оборачивался, настолько ему это было безразлично. Но по большому счету его не задевали. Все-таки что-то неуловимо изменилось в нем. Он стал еще более замкнут, общение с одноклассниками, и раньше не особенно активное, свелось к минимуму. Казалось, он был весь погружен в учебу.
С первого сентября он не получил ни одной четверки, даже учительница биологии, обычно придиравшаяся к нему по непонятным ему самому причинам, не смогла привычно придраться к его ответам и ставила ему неизменные пятерки.
Учительница математики внезапно заболела почти на две недели и поэтому, когда занятия все-таки начались, и речи не было о контрольных.
Он держался особняком, никто не просил его списать даже домашнее задание и понемногу он укрепился в мысли, что так будет и впредь. Сложившееся положение вещей устраивало его, учиться было легко, хоть и неинтересно, уроки он делал за час, максимум полтора, и практически все свободное время он опять проводил дома.
Газетная подшивка становилась все тоньше и тоньше, он посвящал своим занятиям куда больше времени, чем учебе и делал это уже на автомате. Ему не приходилось заставлять себя висеть на турнике или отжиматься от пола, эти занятия и упражнения органично и прочно вошли в его жизнь и стали ее частью.
Он не очень часто вспоминал Корейца, но его образ, казалось, постоянно присутствовал с ним. Он будто хранил этот образ и старался не обращаться к нему без нужды, окружив его плотной оболочкой. То, что они обсуждали с Корейцем, надежно хранилось в его памяти, но повседневные дела и заботы не оставляли ему времени на воспоминания.
Весь сентябрь ему было очень больно. Боль то затухала, то возвращалась с удвоенной силой каждый раз, когда он видел Таню. Они не общались. Невольный молчаливый и взаимный договор не вспоминать их знакомство сложился как-то сам по себе.
Ему было достаточно того, что он по-прежнему пребывал на нижнем уровне иерархии в классе и тот факт, что по непонятным причинам к нему никто не лез, сначала удивлял его, а потом создал чувство какой-то иллюзорной защищенности. Он забился в какую-то скорлупу и довольствовался этим. И он не знал, как быть делать дальше. Что он будет делать, если это хрупкое состояние вдруг неожиданно даст трещину.
Занятия по физкультуре он привычно избегал. Получать освобождения было несложно, прошлые годы научили его в совершенстве имитировать болезненный вид, поэтому во время этих уроков он просто забирался в школьный сад и сидел около старой липы, стараясь ни о чем не думать.
Он регулярно носил с собой форму, в смешном полиэтиленовом пакете у него лежали кеды, тренировочные штаны и майка с длинным рукавом. Он засовывал пакет в парту и иногда даже не уносил домой, хотя и знал, что с вещами могут в его отсутствие сделать все, что угодно.
Год назад зимой он вошел в класс и увидел, как его главный мучитель Игорь, весело смеясь, уселся на его парту и, схватив зимнюю кроличью шапку, с таким трудом купленную его мамой, выдирает из нее мех. Это было настолько обидно тогда, что он не удержался от слез и долго пытался вырвать шапку из рук Игоря, который со смехом поднимал ее над головой.
В тот момент перед его глазами стояло лицо мамы и невыносимое чувство обиды и унижения жгло его, но он не мог ничего поделать.
И кеды могла постичь такая же участь, но наверное он подсознательно хотел, чтобы что-то случилось с его формой, дав ему таким образом еще одну возможность не ходить на столь ненавистную ему «физру».
— Кому сказал? — повторилось тем самым шепотом.
Их было двое — Игорь и Олег. Иногда он думал, что цель их жизни сводится к тому, чтобы глумиться над ним. Сложно было убедить себя в том, что на свете могут существовать люди, смысл жизни которых заключается в том, чтобы унижать и издеваться над другими людьми, но он почти поверил в то, что они специально не учили уроки и не готовились к контрольным только для того, чтобы получить дополнительную возможность поиздеваться и помучить его.
Весь сентябрь они не обращали на него внимания. Он не догадывался, что причина этого заключается в том, что уроков задавали мало, и пройденного материала было недостаточно для того, чтобы проводить контрольные работы. Отсутствие попыток списать хотя бы домашнее задание привело его к мысли, что от него наконец-то отстали. Что его отстраненность и замкнутость, а также то, что весь прошлый год он неумело и нерешительно давал сдачи, когда его в виде наказания отводили в школьный двор и изощренно били, причиняя боль не столько физическую, сколько моральную, привело наконец-то к тому, что они откажутся от мыслей продолжать его мучить.
Сегодняшний шепот с очевидностью доказывал обратное.
Учительница по алгебре вошла в класс решительным шагом и практически без вступления сообщила о том, что сегодня она решила устроить контрольную работу, что близится проверка РОНО и откладывать больше нельзя.
Контрольная работа показалась ему удивительно легкой, и он решил все задания минут за двадцать. На проверку ушло еще не более пяти минут, и он подумал, что было бы неплохо сдать работу и отпроситься в кабинет к врачу. Следующим уроком шла физкультура, и было самое время озаботиться вопросом освобождения от нее. Алгебра была четвертым по счету уроком, пятым «физра» и впереди был выходной, воскресенье — день, которого он так долго ждал. Еще чуть-чуть и можно бежать домой, забыв о школе и об уроках, и, возможно, наконец-то открыть запылившийся том Дюма, о судьбе которого уже спрашивала мама, сказавшая о том, что в библиотеке все очень удивлены тем, что он так долго читает книгу. Он, который всегда буквально «проглатывал» каждый взятый том за пару дней.
