Джеймс Кервуд - Казан
Как вдруг каждый мускул в теле и того, и другой напрягся.
Издалека, за целую милю расстояния от них, до них донесся единичный, заунывный, протяжный вой.
Это был вопль настоящего хозяина пустыни – волка. Это была тоска по пище. Это был крик, от которого холодеет кровь у человека, который заставляет лося и оленя вскочить сразу на ноги и задрожать всем телом, вой, который разносится по лесам, горам и долам, как песня смерти, и который эхо повторяет в звездные ночи на тысячи миль вокруг.
Затем наступило молчание, и в его торжественной тишине Казан и Серая волчица стояли плечо к плечу, мордами в сторону доносившегося до них воя, и в ответ на этот вой в них вдруг заработало внутри что-то странное и таинственное, потому что в том, что они услышали, не было ни угрозы, ни предостережения, а заключался братский призыв. Там, далеко, значит, были какие-то представители их собственной породы, – может быть, целая стая. И, севши на задние лапы, Серая волчица послала ответ на этот вой, жалобный и в то же время торжествующий, который говорил ее голодным братьям, что именно здесь их ожидала богатая тризна.
И между двумя такими криками рысь, точно змея, проскользнула в глубокие, освещенные луною лесные пространства.
Усевшись на задние лапы, Серая волчица и Казан стали поджидать. Прошло пять минут, десять, пятнадцать – и Серая волчица стала беспокоиться. На ее призыв не последовало никакого ответа. Она опять завыла, причем Казан, дрожа всем телом, вслушивался в пространство, – и опять последовало в ответ мертвое молчание ночи. Так не могла бы вести себя стая волков. Она знала, что стая никогда не убежала бы дальше, чем мог достигнуть до нее ее голос, и это молчание удивляло ее. А затем, с быстротою молнии, к ним обоим вдруг пришла мысль, что эта стая или единичный волк, крик которого они услышали, могли быть от них уже где-нибудь поблизости. Да, запахло чем-то знакомым. И действительно, минуту спустя Казан уже заметил двигавшийся на лунном свете какой-то предмет. За ним вдруг появился еще и другой и третий, пока наконец ярдах в семидесяти от них не обрисовались вдруг пять фигур, сидевших полукругом. Затем все они растянулись на снегу и улеглись без движения.
Ворчание Серой волчицы обратило на себя внимание Казана. Его слепая подруга вдруг попятилась назад. При лунном свете ее белые клыки блеснули угрозой. Она заложила назад уши. Все это удивило Казана. Почему она сигнализировала этим ему опасность, когда там, на снегу, волки, а не рысь? И почему эти волки не подходят ближе и не приступают к тризне? Он не спеша отправился к ним сам, а Серая волчица в это время стала отговаривать его повизгиваниями. Но он не обратил на это внимания и смело выступил вперед, подняв высоко голову и ощетинив спину.
В запахе чужестранцев Казан отличил что-то новое, что все-таки было ему раньше известно. Этот запах заставил его ускорить шаги, и когда наконец он остановился в двадцати ярдах от того места, где лежала на снегу эта небольшая группа, то шерсть на нем слегка зашевелилась. Один из пришельцев вскочил и пошел к нему навстречу. Другие за ним последовали, и в следующий за тем момент Казан уже был окружен со всех сторон, вилял хвостом, обнюхивал их, и они его обнюхивали. Это оказались собаки, а не волки.
Где-то в уединенной избушке среди пустыни умер от заразы их хозяин, и они убежали от него в лес. Они еще носили на себе следы запряжки. На них еще были ошейники из лосиной кожи, волосы на боках были повытерты, а одна из этих собак еще волочила за собою ремень в три фута длиною. Глаза у них были красны и при свете луны и звезд сверкали голодом. Они были худы, подтянуты и истощены, и Казан тотчас же повернул назад и повел их к мертвому лосю. Затем он вернулся к Серой волчице и гордо уселся на задние лапы радом с нею и стал вслушиваться в то, как голодная компания стучала зубами и раздирала на куски мясо.
Серая волчица тесно прижалась к Казану. Она терлась мордой о его шею, и он, отвечая на ее ласку, быстро, по-собачьи, облизывал ее языком, стараясь убедить ее, что все обстояло благополучно. Она лежала на снегу в растяжку, когда собаки окончили свой праздник и со своими обычными манерами явились к ней обнюхаться и поближе познакомиться с Казаном. Казан держал себя с ними, как ее телохранитель. Громадный красноглазый пес, который волочил за собою ремень, задержался около Серой волчицы на десятую часть секунду дольше, чем следовало, и Казан предупредил его яростным рычанием. Пес отскочил назад, и клыки их обоих сверкнули над лежавшей Серой волчицей. Это было турниром их расы.
Громадный пес был вожаком в своей запряжке, и если бы какая-нибудь из его ездовых собак осмелилась зарычать на него так, как зарычал сейчас Казан, то он перегрыз бы ей горло. Но Казан, почти совсем одичавший около Серой волчицы и осмелевший до крайности, уже не мог бы никогда подчиниться какой-то ездовой собаке. Он взглянул на нее свысока; к тому же он был мужем Серой волчицы. И он перепрыгнул через нее, чтобы немедленно же вступить в бой, и именно за нее, а не за то, что и сам когда-то тоже был в санях вожаком. Но громадный пес подался назад, угрюмо заворчав и даже, пожалуй, завыв, и сорвал свою злость на стоявшей рядом с ним ездовой собаке, больно укусив ее за бок.
Серая волчица, хотя и не могла видеть всей этой сцены, сразу же сообразила, что должно было случиться. Она подскочила к Казану. Она знала, что при звездах и при луне всегда происходит то, что обыкновенно кончается смертью, а именно – поединок за право быть мужем. С чисто женской застенчивостью, поскуливая и тихонько поталкивая его мордой в плечо и шею, она старалась вывести Казана из того утоптанного круга, в центре которого лежал лось. Его ответом было зловещее ворчание, точно гром, перекатывавшееся у него в горле. Он лег рядом с нею и стал быстро лизать ей слепую морду и поглядывать на чужих собак.
Луна спускалась все ниже и ниже и наконец зашла за стоявшие на западе леса. Звезды стали бледнеть. Одна за другой они стали исчезать с неба, а затем засветилась холодная серая северная заря. На рассвете громадный пес – вожак выскочил из ямы, которую выкопал для себя на ночь в снегу, и побежал опять к лосю. Все время наблюдавший за ним Казан тотчас же вскочил на ноги и стал у самого лося. Оба зловеще стали кружиться вокруг трупа, опустив головы и ощетинив спины. Ездовой пес отошел на два или три шага в сторону, и Казан вскочил на лося и стал отдирать от него замерзшее мясо. Он вовсе не был голоден, но этим он хотел доказать свое право на мясо и презрение к притязаниям ездового пса.
Затем он забыл о Серой волчице. Ездовой пес тем временем, как тень, вернулся обратно, снова стал над Серой волчицей и принялся обнюхивать ее шею и тело. Потом он заскулил. В этом его плаче звучали страсть, приглашение, желание дикаря, но так быстро, что глаз не успел бы уловить этого движения, верная Серая волчица вонзила ему в плечо свои острые клыки.
