Александр Косарев - Посланник смерти
Мы переместились на огромный двуспальный диван Михаила и принялись пристально разглядывать наш трофей. Он представлял из себя, образно говоря, большой спичечный коробок толщиной не менее пятнадцати сантиметров и размерами сторон примерно сорок на шестьдесят сантиметров. Состоял он как бы из двух створок, неведомым образом скрепленных друг с другом. На чемодане не было ни ручки, ни места, где она могла бы крепиться ранее. Зато по всему периметру его шла довольно толстая прямоугольная обечайка, в которой имелись четыре небольших круглых отверстия, располагавшихся строго симметрично относительно центра чемоданчика.
– Это что еще за дырки? – заинтересовался Михаил, пытаясь просунуть в одну из них мизинец. – О, да там что-то упругое! – удивился он, разглядывая прилипшее к его ногтю желтоватое вещество.
– Может быть, эти скважины сделаны… для какого-то ключа? – предположил я. – И залиты они… – я размял в пальцах извлеченный им крохотный кусочек, – например, воском или свечным стеарином?
– Думаешь? – недоверчиво произнес Михаил, но тем не менее подставил одно из отверстий под лампу и вновь взялся за лупу.
Насмотревшись вдоволь, он достал скальпель и принялся деловито выковыривать что-то из одного отверстия.
– Нет, – уверенно объявил он через несколько минут, – на замки не похоже, но мне сдается, что там внутри виден винт с крестообразным шлицем. Похоже, под крестовую отвертку сделано.
– Да разве существовали в войну крестовые отвертки? – удивился я.
Михаил пожал плечами и пробормотал:
– Пойду-ка я принесу более подходящие инструменты.
– И машинного масла, – добавил я, – резьбу на всякий случай подмажем.
Воспользовавшись его отсутствием, я тоже осмотрел все четыре отверстия. Сомнений не оставалось, под снятым слоем воска ясно просматривались головки цилиндрических винтов с крестиками шлицев на торцах. Михаил выложил на стол несколько разнокалиберных отверток и пластиковый флакончик масленки. Мы подобрали подходящую по размерам отвертку и принялись вывинчивать винты. Это оказалось довольно легко сделать, так как вязкая, похожая на воск замазка прекрасно предохранила резьбу от коррозии. Вывернув все четыре винта, мы снова принялись трясти чемоданчик, пытаясь разделить его на две половинки, но все было бесполезно.
– Придется все-таки пилить, – решил Михаил, – поскольку иначе его открыть у нас не получается.
– Да подожди ты, не торопись, – сказал я, втайне надеясь приспособить впоследствии чемоданчик для хранения инструментов. – В конце концов, днем раньше или днем позже, но мы все же догадаемся, как его открыть. Сам посуди, зачем же его ломать? Он теперь у нас и никуда больше не денется.
– Ладно, уговорил, – согласился Михаил. – Ты его, кстати, с собой возьмешь, – кивнул он в сторону чемоданчика, – или здесь оставишь?
– Да зачем же его таскать туда-сюда? Пускай полежит у тебя. Только без меня не ковыряй его.
– Не волнуйся, не трону, – пообещал Михаил.
Мы договорились встретиться через три дня, в субботу. Смешно сказать, но именно эта отсрочка позволила нам не только узнать тайну чемоданчика, но и, что самое важное, попросту остаться в живых. И вот как это произошло.
Глава шестая
Печать со свастикой
Поздним вечером в пятницу, как раз накануне нашей встречи, зазвонил телефон.
– Не спишь, Александр? – услышал я голос Михаила. – Послушай, – возбужденно начал он, – я тут совершенно случайно обнаружил интересную штуку, вернее, даже две. Оказывается, в центре каждой крышки чемодана имеются крошечные клейма, и все винты, что мы с тобой вывернули, были вкручены в свои гнезда ровно на пять витков, ни больше ни меньше.
– Ну и что, – не понял я, – при чем здесь клейма какие-то и винты?
– Ах, черт, – с досадой произнес Михаил, – по телефону толком и не объяснишь, но ты попробуй себе представить. На каждой крышке чемодана, причем точно в центре, имеется крохотный оттиск, как на монете. Каждый из них несет на себе весьма своеобразный рисунок: немецкая свастика, а в каждом из ее четырех полуквадратиков выбиты цифры.
– Бог ты мой, – перебил я его, – и здесь, значит, что-то зашифровано?
– Да нет, Сань, цифры самые обычные, от единицы до четверки. Но на одной крышке они читаются по часовой стрелке как один, четыре, два и три, а на другой – как четыре, один, три и два.
– А ты не пробовал их складывать или вычитать? – спросил я.
– Да попробовал, конечно, но ничего путного не получил. Если их сложить, то получается пять тысяч пятьсот пятьдесят пять, а если вычесть, то две тысячи семьсот девять.
– Точно, ерунда какая-то, – сказал я. – Давай-ка отложим обсуждение до завтрашнего дня. Кстати, ту надпись, что была внутри кольца, ты уже перевел?
– Конечно, перевел, и завтра ты все узнаешь, – ответил Михаил, – не по телефону.
Проснулся я на следующий день довольно поздно с больной головой и, наскоро приняв душ, поехал к Воробьеву. Михаил провел меня в свою комнату и усадил в кресло.
– Я сейчас доклад делать буду, – объявил он.
Я замер в ожидании.
– Так вот, – начал он. – Показал я своей знакомой письмена из колечка. Она искоса так взглянула на него, губами пошевелила, видимо, прочитала про себя обе строчки. Смотрю, не поняла. Нахмурилась слегка, взяла листочек, поправила свои очечки и вновь прочитала. Вижу, ни бум-бум, ну просто ни в зуб ногой. Поднимает тут она свои глазки на меня и спрашивает: «Вы что за шараду мне, Михаил Александрович, принесли? Если это тест на сообразительность, то я пас».
«Что ты, – говорю я ей, – какой еще тест? Тут нашел я одну старую книжку, а там, на титульном листе, вот эта самая надпись и была. Просто, говорю, любопытство меня обуяло, и решил у тебя проконсультироваться».
«Нет, Мишечка, – отвечает она мне, – не могу я тебе помочь. Слова действительно немецкие, но что они означают, я даже приблизительно не могу тебе объяснить».
«Может быть, твой шеф в этом вопросе лучше разберется. Он же коренной немец и наверняка в академиях разных обучался».
Она ушла в кабинет начальника, а вскоре вернулась и говорит: надпись эта, Миша, сделана на старогерманском языке и означает примерно следующее: «Личный посланец фюрера. Анненэрбе-2. № 28». Нижняя же строка звучит примерно так: «Нетленный пасынок небес».
– Ну что ж, перевод мы с тобой получили, а вот ясности не прибавилось, – сказал я. – Что такое личный посланец фюрера, мы вполне можем себе представить. Наверное, он был из фельдъегерской службы при ставке Гитлера. И про «Анненэрбе» я тоже слышал. Кажется, был какой-то закрытый институт мистических наук. Но что означает выражение «Нетленный пасынок небес»?
