Уилбур Смит - Когда пируют львы
Неожиданно улыбнувшись, он присел на корточки, положил ружье на согнутую руку и начал красться. Неслышно прижимаясь к земле, он медленно приближался к кусту. В десяти шагах остановился и поднял голову, стараясь двигаться очень медленно. И стал высматривать среди ветвей и листьев фигуру зулуса.
В мягкое местечко на шее, сразу за ухом, уткнулось острие копья. Шон застыл, скосил глаза и увидел, что к нему с копьем в руке наклонился Мбежане.
– Нкози меня ищет? – спросил он серьезно, но в его голосе слышался смех.
Шон сел и потер место укола.
– Только ночная обезьяна видит в темноте, – сказал он.
– И только пойманная медуза лежит на брюхе, – усмехнулся Мбежане.
– Ты зулус, – заявил Шон, узнавая это природное высокомерие, хотя по лицу и фигуре он сразу понял, что перед ним не представитель выродившихся натальских племен, которые хоть и говорят на зулусском, но не более зулусы, чем полосатая кошка – леопард.
– Да, крови Чаки, – подтвердил Мбежане, почтительно произнося имя старого зулусского короля.
– И почему ты обратил копье против Сетевайо, твоего короля?
Мбежане перестал смеяться.
– Моего короля? – презрительно повторил он.
Последовало молчание. Шон ждал. В темноте дважды пролаял шакал и негромко заржала одна из лошадей.
– Был другой, который должен был стать королем, но он умер, когда в тайное отверстие его тела воткнули заостренный кол, и кол пробил внутренности и дошел до сердца. Это был мой отец, – сказал Мбежане.
Он встал и вернулся под куст, а Шон последовал за ним. Над лагерем снова затявкал шакал, и Мбежане повернул голову на звук.
– Иногда шакалы бывают двуногими, – задумчиво прошептал он.
Шон почувствовал, как дрожь пробежала по его руке.
– Зулусы? – спросил он.
Мбежане пожал плечами – легкое движение, еле заметное в темноте.
– Даже если так, они не нападут на нас ночью. На рассвете – да, но никогда ночью. – Мбежане прикоснулся к копью, лежавшему на коленях. – Седобородый старик в темной шляпе знает это. Годы сделали его мудрым, поэтому он и спит так сладко, но каждый день поднимается затемно и выступает еще до рассвета.
Шон немного успокоился. Он искоса взглянул на Мбежане.
– Старик считает, что где-то здесь спрятаны стада.
– Годы сделали его мудрым, – повторил Мбежане. – Завтра плоская равнина закончится, пойдут холмы и низины, заросшие колючим кустарником. Тут спрятан скот.
– Думаешь, мы найдем его?
– Скот трудно спрятать от человека, который знает, куда смотреть.
– Много будет охранников у скота?
– Надеюсь, – вкрадчиво ответил Мбежане. Его рука легла на древко ассегая и погладила его. – Надеюсь, их будет очень много.
– Ты будешь убивать своих соплеменников, своих братьев и родичей? – спросил Шон.
– Я убью их, как они убили моего отца, – свирепо ответил Мбежане. – Это не мой народ. У меня нет народа. Нет братьев, нет ничего.
Снова повисла тишина, но постепенно дурное настроение Мбежане рассеялось и сменилось чувством товарищества. Обоих успокаивало и утешало присутствие другого. Они просидели так всю ночь.
Глава 27
Мбежане напомнил Шону Тинкера, выслеживающего птицу – то же движение на полусогнутых ногах, то же выражение полной сосредоточенности. Белые молча сидели на лошадях и следили за ним. Солнце уже поднялось высоко, и Шон расстегнул овчинную куртку, снял ее и привязал к свернутому одеялу за спиной.
Мбежане прошел вперед футов на пятьдесят и теперь медленно возвращался. Остановился и тщательно осмотрел груду влажного коровьего помета.
– Hierdie Kaffir verstaan wat by doen,[9] – одобрительно высказался Стеф Эразмус, но остальные молчали. Бестер Кляйн возился со спусковым механизмом своего карабина; его красное лицо уже взмокло от пота под лучами восходящего солнца. Мбежане оказался прав – они вступили в холмистую местность. Гладкие круглые холмы Наталя уступили место скалистым вершинам, прорезанным и разделенным глубокими ущельями. Склоны заросли колючим кустарником и эуфорбией с решетчатыми серыми, как кожа крупных рептилий, стволами.
– Я бы попил чего-нибудь, – Фрикки Ван Эссен провел пальцами по губам.
– Чии-пиип, чии-пиип, – хрипло крикнула птица в ветвях кафирного дерева, под которым они ждали.
Шон посмотрел вверх – среди алых цветов, покрывавших дерево, виднелось коричневое с красным оперение птицы.
– Сколько? – спросил Стеф у подошедшего Мбежане.
– Пятьдесят, не больше, – ответил тот.
– Когда?
– Вчера, после дневной жары они медленно спустились по долине. Паслись. До них не больше получаса езды.
Стеф кивнул.
– Всего пятьдесят, но будет больше. Сколько с ними мужчин?
Мбежане с отвращением прищелкнул языком.
– Два умфаанса. – Он копьем указал на отчетливый след мальчишеской ноги в пыли. – Они не мужчины.
– Хорошо, – сказал Стеф. – Иди за ними.
– Нам приказали возвращаться и доложить, если что-нибудь обнаружим, – быстро возразил Бестер Кляйн. – Мы не должны ничего затевать самостоятельно.
Стеф повернулся в седле.
– Боишься двух умфаансов? – холодно спросил он.
– Я ничего не боюсь, просто нам так приказали.
Красное лицо Кляйна покраснело еще больше.
– Спасибо, я знаю, что нам приказали, – сказал Стеф. – И ничего не собираюсь начинать. Мы просто поедем и поглядим.
– Я тебя знаю! – взорвался Кляйн. – Стоит тебе увидеть скот, и ты спятишь. Вы все жадны до скота, как мужчина до выпивки. Увидев стадо, вы не остановитесь.
Кляйн работал десятником на железной дороге.
Стеф отвернулся от него.
– Пошли, пора.
Они выехали из тени кафирного дерева на солнце (Клейн что-то продолжал бормотать про себя), и Мбежане повел их вниз по долине.
Дно долины постепенно понижалось, по обе стороны поднялись крутые скалистые склоны. Ехали быстро, Мбежане и нонгааи разошлись по сторонам, но всадники двигались тесной группой, почти соприкасаясь стременами.
Шон открыл затвор ружья, достал патрон и заменил его другим, который достал из патронташа на груди.
– Пятьдесят голов – это всего по десять на каждого, – пожаловался Фрикки.
– Это сотня фунтов, ты столько зарабатываешь за полгода, – возбужденно засмеялся Шон, и Фрикки расхохотался вместе с ним.
– Вы двое – закройте рты и глядите внимательнее.
Стеф говорил как всегда флегматично, но и он не мог скрыть огонька в глазах.
– Я знаю, вы сразу начнете грабить, – посетовал Кляйн. – Я точно это знаю.
– И ты заткнись, – сказал Стеф и улыбнулся Шону.
Они ехали минут десять; потом Стеф негромко окликнул нонгааи, и патруль остановился. Все молчали, напрягая зрение и слух.
