Аркадий Вайнер - Искатель. 1972. Выпуск №1
Я представил себе процедуру представления такому обходительному тестю, как мой комиссар, и мне стало смешно и немного боязно.
— А вы что сказали?
— «Женитесь, — сказал, — раз решили». А что я еще скажу? Двадцать лет девчонке, она ведь наверняка считает, что не хуже меня в жизни разбирается. А уж про Геру-то этого и говорить нечего, он небось уверен, что мог бы меня многому научить… если б я согласился.
— Нет, вы бы поговорили с ней всерьез, что ли? — сказал я неуверенно.
— Эх, Тихонов, посмотрю я, коли доживу, как ты со своей дочкой на эти темы будешь всерьез разговаривать! О чем? Хаять парня я не могу — не знаю ведь его совсем. Может, он ничего мальчишка? А стану объяснять, что не мешало бы повременить, в жизни осмотреться, они меня на смех подымут.
— Так действительно рановато вроде.
— А ты попробуй им это объяснить. Понимаешь, беда всех людей в том, что они не верят, будто станут со временем много умнее. В каждый сей момент им кажется, будто они уже достигли вершин понимания. Вот и выходит со временем петрушка всякая.
— А если с парнишкой поговорить всерьез? По-мужски?
— Да брось ты! Они ведь, ребята, сейчас выросли очень уверенные, спокойные. Акселераты, елки-палки! В институте учится, а вечером в самодеятельном ансамбле пляшет. Пляшет, — повторил он как-то неуверенно и спросил: — Зачем?
И в глазах его, стальных, пробойных, не было обычной остроты и твердости, а плавала какая-то недоуменная растерянность и абсолютное непонимание — как это здоровый взрослый парень в свободные часы, такие короткие, такие дорогие, пляшет. Зачем?..
Я засмеялся:
— Ничего страшного. Это вместо физкультуры.
Комиссар пожал плечами:
— Не знаю, не понимаю. Сели чай пить, рассказал я ему чуток про нашу работу. Он послушал и подвел итог: «Работа у вас интересная, но какая-то очень сиюминутная, прикладная и с точки зрения футурологии бесперспективная». Вот и говори с ним всерьез…
Я подумал, что в жизни постоянно возникают удивительно нелепые комбинации: комиссар, с ходу, в одно касание, точно выбиравший правильную манеру поведения и умевший «разговорить» самого прожженного человека, знавшего огонь и воду, не может найти правильный ключ к разговору с каким-то сопливым пацаном. Правда, те прожженные люди не считали его профессию сиюминутной, бесперспективной и не собирались к нему в зятья.
Дежурный по управлению принес пакет. Комиссар повертел его в руках и протянул мне:
— Ты — инициатор розыска, ты и читай. А я послушаю.
Я стал поспешно разрывать пакет, но плотная коричневая бумага не поддавалась, а только скрипела и мялась. Комиссар придвинул ко мне ножницы:
— Не суетись… Семнадцать лет прошло, минуту еще подождешь.
«…Баранов Николай Иванович… условно-досрочно освобожден…
…Костылин Феликс Сергеевич… условно-досрочно освобожден…
…Лопаков Юрий Митрофанович… во время отбытия наказания совершил новое преступление и был приговорен за грабеж в колонии еще к 10 годам… 18 апреля 1966 года вместе с заключенным Никодимовым совершил побег из мест заключения. Во время погони, предпринятой за преступниками, они пытались перейти по льду Енисей. На реке в это время происходили торошение и передвижка льдов… Когда группа преследования вышла на правый берег Енисея, преступники находились на середине реки. Неожиданно лед под Лопаковым проломился, и он упал в промоину. Никодимов, находившийся, рядом, несмотря на отчаянные крики Лопакова, помощи ему не оказал и продолжал движение к левому берегу… Наряд в составе сержанта Коновалова и солдата Апраксина вступил на лед… Через несколько метров лед начал интенсивно ломаться, и полынья между нарядом и Лопаковым стала непреодолимой без плавучих средств. Апраксин разделся и вплавь направился к тонущему Лопакову, однако тот вскоре исчез под кромкой плывущей льдины. Апраксину было приказано вернуться… Заключенный Никодимов добрался до левого берега и скрылся…
Никодимов Данила Спиридонович, 1921 года рождения, ранее судимый Ленинградским военным трибуналом в 1943 году, отбывавший наказание по приговору Мосгорсуда с 1959 года, — объявлен во всесоюзный розыск, и местопребывание его до сих пор не установлено…»
— Хм, однако… — бормотнул комиссар. — Ловкач, видать, этот Данила Спиридоныч…
Включил тумблер на селекторе, загорелась зеленая лампочка, комиссар в микрофон сказал:
— Срочно затребуйте данные на Никодимова Данилу Спиридоновича, самым спешным образом запросите из судебного архива дела о его судимости в 1943 и 1959 годах — Ленвоентрибунал и Мосгорсуд. Все оперативные данные, фотографии. Все. По мере поступления материалов передавайте их Тихонову, а мне докладывайте.
Комиссар помял сигарету в руках, и делал он это так энергично, что я боялся, как бы он не растер табак в пыль.
— Вот видишь, давно нет никакого Хрюни, — сказал он.
— А кто его хоронил? — упрямо спросил я. — Это еще надо доказать, что его нет. Зато уж наверняка есть Никодимов.
— Не факт. Из тайги на своих двоих выйти — дело нешуточное. Да от людей по возможности скрываясь. Да четыре года нам на глаза не попасться. Это серьезный коленкор. Тут надо мозговать по-настоящему…
Зазвонил телефон. Комиссар ленивым движением поднял трубку.
— Да. Это я, Елена Сергеевна…
Лаврова? Зачем?..
— Да, у меня. Сидим мозгуем. Вам нечем помочь? Ах так… Ну что ж, милости просим…
Комиссар положил трубку и объяснил:
— У Лавровой есть какие-то важные соображения, сейчас она их нам изложит. Слушай, а Лаврова не замужем?
— Нет. А что?
— Ничего, это я так просто. Наверное, выйдет замуж, уйдет от нас. Какой муж нашу колготу терпеть станет? Бабы — и те бастуют время от времени, а они куда как терпеливее мужей. Жалко, конечно.
— Жалко, — согласился я. — Мы уже с ней сработались.
Отворилась дверь, и вошла Лаврова, не подозревающая, что мы уже распрощались с ней и даже пожалели об этом.
— Добрый день, — сказала она, и я подумал, что Лаврова, здороваясь с комиссаром, никогда не говорит уставного «здравия желаю» — наверное, ей не позволяло чувство женского достоинства.
— День добрый, Елена Сергеевна, — ответил комиссар, — Слушаем вас.
— В резолютивной части приговора пишется: преступников подвергнуть заключению в колонии, имущество возвратить потерпевшим, орудия преступления уничтожить или передать в Музей криминалистики. Разговор со Станиславом Павловичем навел меня на мысль посмотреть приговор по делу Лопакова — Баранова — Костылина. И там я нашла, в частности, указание — «…связку ключей и ломик — фомку — уничтожить». Меня заинтересовала фомка. Я стала внимательно читать материалы дела и в протоколе обыска на квартире Лопакова нашла запись: «ломик стальной, зауженный, с расплющенным концом, в торцовой части две давленые короткие молнии». Вот об этом я и хотела вам рассказать.
