Евгений Кривенко - Там, где была тишина
— Наталья! — вскочил Макаров. — Ты почему не на работе?
Наталья тоже встала.
— На минутку зашла, — пробормотала она. — Просила Николая чашку купить. И вот… разбила.
Макарову стало жаль ее.
— Ничего, он тебе в следующий раз целый сервиз привезет. А вы что, друзья? — повернулся он к Борисенко. — Что это за парад?
— Мы по секрету, — почти прошептал Борисенко, лукаво улыбаясь.
— Ну что там? — подошел к нему Макаров.
— Выйдить на хвылынку, — снова прошептал кладовщик.
Макаров вышел. К нему сейчас же подошли и одновременно жарко зашептали Борисенко и Серафим.
— Там на станции в чайхане девка сидит. Вторые сутки. Красивая. И все плачет.
— Ну и что? — не понял Макаров.
— Давай, товарищ прораб, возьмем ее сюда, к нам, — елейно заулыбался Борисенко. — Зачем пропадать девке?
— Возьмем, товарищ прораб! — в тон ему взмолился Серафим.
— Морды вы собачьи, — засмеялся Макаров. — Девушку приведите. У нас работы хватит. Но имейте в виду…
— Что вы, что вы! — замахал руками кладовщик. — Пошли, Симка!
Когда Макаров возвратился в контору, там никого не было. Только Буженинов что-то отщелкивал на счетах.
Макаров вспомнил, что еще утром получил на станции письмо из дому, да так и не успел его прочитать. «Что там мать пишет? — подумал он, надрывая синий конверт с маркой, изображающей красноармейца в шлеме. — Как там ей живется одной?»
Отец Виктора умер еще в восемнадцатом году от свирепствовавшей тогда испанки. Матери одной пришлось воспитывать сына. Она работала, хлопотала по хозяйству и никогда не показывала, как тяжело ей приходится. Особенно тяжелой оказалась для нее первая разлука с сыном.
«Все жду тебя, Витя, — писала она. — Каждый вечер кажется: вот-вот ты пробежишь по веранде и постучишь в дверь. Только понимаю, не на месяц и даже не на год уехал ты в эти далекие края. Знаю я, что нелегко вам будет там, да где теперь сладко? Вот и у нас идет борьба с кулаками. Трудно очень с хлебом и вообще с продуктами. Но ты не беспокойся. Живи и работай спокойно. Береги себя».
«Надо что-то послать матери», — подумал Макаров.
Он тотчас же прикинул. Из полученной им накануне зарплаты у него осталось 150 рублей. Правда, нужно две недели питаться, но ничего, как-нибудь продержусь, а матери пошлю сто рублей. Все-таки помощь.
Буженинов будто угадал его мысли. Он неслышно поднялся и положил перед ним несколько нарядов на оплату.
Макаров просмотрел их. «Ага, — подумал он, — 25-й и 30-й пикеты! Вот она ваша земляная насыпь — сотни кубометров грунта, тысячи рублей расходов. А ведь всего этого можно было избежать». После получения телеграммы Костенко он сразу же перевел основную массу рабочих на старую трассу. На новом варианте трудилась только одна бригада, работавшая под руководством Натальи. «Постой, а это что такое? — удивился он. — Это же косогор на 27-ом пикете. Насыпь высотой полметра и такая же срезка. Откуда же взялось столько земли?»
— Что это такое? — изумленно повернулся он к Буженинову.
Тот смущенно протирал очки.
— Это небольшая липа, Виктор Александрович, — проговорил он. — Я вот совершенно оборвался, да и вам, я думаю, лишняя копейка не помешает. Здесь ведь такие большие земляные работы. Что значат эти триста кубометров!
«А что если в самом деле подписать? — на мгновение мелькнула мысль. — Триста кубометров… А потом что? Пятьсот? А затем — тысяча?»
Ему даже жарко стало.
— Знаете что, Буженинов, — произнес он, медленно вставая. — Вы что же, меня подлецом считаете?
— Что вы! Что вы! — вскинулся бухгалтер. — Боже упаси!
Он снял очки и развел руками.
— Но и ханжой и божьим ангелом я вас тоже никогда не считал!
— Ладно, — отмахнулся Макаров. — Порвите этот наряд и забудем об этом.
Он наклонился над бумагами, чувствуя, как холодный пот от только что пережитого волнения выступает на лбу. «Что же ты за штучка? — подумал он о Буженинове. — Как бы заглянуть в твою душу?»
Скрипнула дверь. В контору кто-то вошел Макаров понял: ребята пришли со станции. Он медленно поднял голову. Перед ним стояла девушка с серыми прозрачными глазами в легком белом платочке.
— Нина! — вскричал Макаров, вскакивая и подходя к девушке. — Как вы сюда попали?
Изумленные Симка и Борисенко, пятясь, вышли из конторы…
СКРЕЩЕННЫЕ КОПЬЯ
С Ниной Макаров встретился в Ашхабаде во время их вынужденного безделья.
В эти дни он часто уходил в полюбившийся ему сквер имени Ленина. Там, сидя на скамье, он часами любовался далекими горами. Розовые утром, словно осыпанные лепестками только что расцветшего миндаля, они голубели к полудню и вновь покрывались розовыми и багряными красками в часы заката. В сквере почти никого нет, припекает солнце. Радиорупоры передают мелодичную, хотя и несколько однообразную, туркменскую музыку.
Как-то на соседней скамье Макаров заметил девушку, одетую в простое ситцевое платье, в черных туфельках-лодочках. Девушка сидела неподвижно, повернувшись к нему спиной. Вдруг он заметил, что плечи ее судорожно вздрагивают.
— Что с вами? — подошел к ней Макаров. — Может быть, вы нездоровы?
Она подняла к нему мокрое от слез лицо, взглянула серыми, какими-то прозрачными глазами.
— Сейчас все пройдет, — торопливо ответила она. — Что-то такое подкатилось к сердцу, сама не понимаю.
Она вытерла лицо платочком, улыбнулась.
— Вот уже все прошло!
Так Макаров познакомился с Ниной Беловой.
Через несколько дней он вновь встретил ее в этом же скверике, проводил домой. Она жила на Гоголевской улице у своей родственницы Алены.
Немолодая, с бледным лицом и увядшими губами, Алена встретила его, как старого знакомого. Здесь же Макаров познакомился с завсегдатаем этой квартиры Анатолием Курлатовым, стройным и подтянутым, какого-то военного облика мужчиной. Он был одет в полувоенную форму, сапоги, брюки галифе и френч. Волосы его были разделены прямым аккуратнейшим пробором. Знакомясь с Макаровым, он щелкнул каблуками, сверкнул мелкими, хищными белыми зубами.
— Анатолий Курлатов. Из разночинцев. Профессор кислых щей и баварского пива. Он же изобретатель ваксы.
Заметив, что Макарова покоробил этот балаганный тон, он добавил с легким поклоном:
— А также волею судеб референт по полезным ископаемым! Давайте лучше выпьем!
Нина на этот раз была очень весела. Она взяла в руки гитару и пела цыганские песни, шевеля круглыми плечами, с которых сползал легкий белый платок. Она нравилась Макарову. Но почему-то, приходя на Гоголевскую, он испытывал странное чувство: казалось, будто он совершает какой-то неблаговидный поступок. Он бы и сам не мог дать себе отчета в том, почему ни единым словом не обмолвился своим товарищам о новом знакомстве.
