Эдгар Берроуз - Тарзан и люди-леопарды
На долю и без того настрадавшейся девушки выпало испытать крушение столь близкой надежды на свободу и вдобавок ко всему лишиться единственного человека, у которого она могла найти поддержку.
Для связанного и беспомощного Старика обратный путь в храм сопровождался острейшими душевными муками. Собственная участь его не волновала, он знал, что его убьют. Оставалось лишь надеяться, что конец придет быстро, однако обычаи людоедов, уже знакомые ему, предрекали смерть медленную, лютую.
Когда Старика приволокли в храм, он увидел валявшихся на полу пьяных жрецов и жриц. На шум проснулся Имигег. Верховный жрец протер глаза и с трудом встал с пола.
– Что случилось? – спросил он. Тут в зал вошел Гато-Мгунгу, прибывший следом за лодкой Старика.
– Много всего случилось, – зло выпалил он. – Пока вы тут валялись в беспамятстве, белый дал деру. Утенго перебили моих воинов, спалили мою деревню. Куда подевалась твоя магическая сила, Имигег? От нее никакого проку.
В слезящихся глазах верховного жреца отразилось удивление.
– Где белая жрица? – встрепенулся он. – Тоже бежала?
– Я видел только белого мужчину, – ответил Гато-Мгунгу.
– Белая жрица где-то здесь, – сообщил кто-то из воинов. – Боболо забрал ее к себе в лодку.
– Тогда она скоро появится, – произнес Гато-Мгунгу. – Пирога Боболо шла сразу за моей.
– Больше ей сбежать не удастся, – сказал Имигег. – И белому тоже. Свяжите его покрепче и бросьте в темницу.
– Вели его убить! – воскликнул Гато-Мгунгу. – Тогда он точно не убежит.
– Успеется, – ответил Имигег.
Имигега задели слова и непочтительный тон Гато-Мгунгу, и ему хотелось лишний раз продемонстрировать свою власть.
– Убей его и немедленно, – не отступал вождь, – иначе он снова сбежит. А если это случится, сюда заявятся белые с солдатами, тебя убьют, а храм спалят.
– Верховный жрец я! – высокомерно ответил Имигег. – Мне может приказать только бог Леопард. С ним я и посоветуюсь. Как скажет, так и будет.
Жрец повернулся к спящему леопарду и ткнул его концом посоха. Гигантская кошка вскочила, злобно оскалив клыки.
– Белый бежал, – поведал Имигег леопарду. – Его поймали. Следует ли нам убить его сразу?
– Нет, – ответил хищник. – Свяжите его и бросьте в надежное место. Я пока не голоден.
– А Гато-Мгунгу требует, чтобы белого убили немедля, – продолжал Имигег.
– Скажи Гато-Мгунгу, что я выражаю свою волю только через Имигега, верховного жреца, а не устами Гато-Мгунгу. Он затаил в душе недоброе. Поэтому я распорядился так, что все его воины перебиты, а деревня сожжена. Если он вновь замыслит зло, то его самого растерзают, чтобы дети бога Леопарда могли насытиться. Я все сказал!
– Бог Леопард выразил свою волю, – подытожил Имигег.
Гато-Мгунгу затрясся от охватившего его ужаса.
– Ну так я уведу пленника и присмотрю, чтобы его связали как следует? – спросил он.
– Да, – ответил Имигег. – Забери и проверь, чтобы его связали так, чтобы он не смог убежать.
XII. ЖЕРТВА
– Тарзан! – пронзительно вопил на дереве у края поляны дух Ниамвеги. – Тарзан из племени обезьян! Где же ты? Нкиме страшно.
Лежавший на земле белый гигант открыл глаза и огляделся. На лице его появилось недоуменное выражение. Вдруг он вскочил на ноги.
– Нкима! – закричал он на языке великих обезьян. – Нкима, где ты? Тарзан здесь!
Обезьянка кубарем скатилась на землю и стремглав помчалась через поле маниоки.
С радостным визгом вскочила на плечо хозяина, обхватила лапками его смуглую шею, прильнула к щеке и замерла, всхлипывая от счастья.
– Вот видите, – обратился к воинам Орандо, – мушимо жив!
Белый повернулся к Орандо.
– Я не мушимо, – объявил он. – Я Тарзан из племени обезьян. А это, – и Тарзан коснулся зверька, – не дух Ниамвеги, а Нкима. Я все вспомнил. С тех пор, как мне на голову рухнуло дерево, у меня начисто отшибло память, но теперь я знаю, кто я.
Среди туземцев не было ни одного, кому не доводилось бы слышать о Тарзане из племени обезьян. Он являлся легендарной личностью, и слава о нем достигла даже этой отдаленной местности. Для воинов он был сродни духам и демонам, которых никто никогда не видел, и потому они не смели и надеяться увидеть его воочию. Возможно, Орандо постигло некоторое разочарование, но в общем все испытали облегчение, когда поняли, что перед ними человек из плоти и крови, которым движут те же порывы, что и ими, и который подчиняется тем же законам природы, что и они. До сих пор им было как-то не по себе оттого, что нельзя было предугадать, какое неожиданное обличье надумает принять дух предка Орандо. Кроме того, они не были уверены в том, что ему не захочется вдруг из доброй силы обернуться злой. Итак, его приняли в новой ипостаси, но с той лишь разницей, что если прежде он являлся мушимо Орандо и выполнял приказания последнего, как послушный слуга, то теперь он сам воспринимался воплощением силы и власти. Эта перемена произошла так незаметно, что не бросалась в глаза, а произошла она, судя по всему, благодаря психологическому воздействию воскреснувшего сознания белого на умы его чернокожих спутников.
Они встали лагерем на берегу реки неподалеку от руин деревни Гато-Мгунгу, ибо здесь имелось поле маниоки, а также банановая роща, что в дополнение к отлавливаемым курам и козам людей-леопардов сулило полные желудки после скудной пищи за время похода и сражений.
Целый день предавался Тарзан размышлениям. Теперь он вспомнил, что побудило его прийти в эти края, и он не переставал удивляться этому стечению обстоятельств, направившему его именно тем путем, которым он и намеревался следовать до того, как несчастный случай лишил его памяти.
Он вспомнил, что набеги людей-леопардов вынудили его в одиночку отправиться на разведку с целью отыскать их едва ли не мифический храм и логово.
То, что ему посчастливилось их найти, а деревню уничтожить, наполнило Тарзана удовлетворением, и он благодарил судьбу за успех.
Отдельные подробности пока еще ускользали от него, но и они постепенно восстанавливались, и, когда настал вечер, а вместе с ним время ужинать, он вдруг вспомнил белых – девушку и мужчину, которых видел в храме бога Леопарда. Тарзан рассказал о них Орандо, но негр ничего о них не знал.
– Если они остались в храме, то их наверняка уже нет в живых, – рассудил Орандо.
Тарзан долгое время просидел, погруженный в свои мысли. Тех людей он не знал, но тем не менее чувствовал по отношению к ним определенные обязательства, ибо были они с ним одной расы, одного цвета кожи. Наконец он встал и кликнул Нкиму, уплетавшего врученный ему кем-то банан.
