Владимир Соловьев - Евангелие от Соловьева
— Присаживайтесь, одна из мыслей господина Волошина была о вас, что делало нашу встречу неизбежной.
— Занятно излагаете.
Приятной наружности интеллигентный парень моих лет, прекрасно сидящий строгий костюм, без всякого сомнения, сшитый на заказ в солнечной Италии за презренные североамериканские рубли, безупречно подобранная рубашка, расцветка галстука слишком строгая, чтобы быть изящной. Положение обязывает, как-никак левая рука президента, если считать, что Волошин правая, а рук две. Говорит с легким акцентом, почти незаметным, видно, что родился и вырос не в Москве.
— Вы произвели фурор. Давно никто не видел А. С. таким встревоженным.
— А таким простым вы его часто видели?
— Что вы имеете в виду?
— Ну вот так, по-свойски пересекающим Красную площадь. Вот он, яркий пример публичного одиночества: государев муж погружен в мысли о чадах, кои получают зуботычины от охраны вельможного, дабы не отвлекали его от высоких дум о благе тех самых чад неразумных...
— Достаточно. Понял. Я хожу без охраны, но Волошину нельзя. Сами видите, если бы не няньки с рациями, его бы толпа замяла расспросами и просьбами. Не скрою, его визит не входил в мои планы. Наши концепции развития государства несколько различаются, хотя мы и работаем в единой команде. — Легкая улыбка придала иронический оттенок сказанному.
Вот это высший класс — на прослушке все выглядит замечательно, а истинный смысл сказанного можно постичь, только наблюдая за мимическими оттенками. Настоящий подковерный борец!
— Его появление здесь для вас неприятный сюрприз...
— Ну что вы... Общение с непосредственным руководителем всегда праздник... — Это даже не ухмылка. Тонкие губы, словно прочерченные горским кинжалом, ломаются молниевым всполохом и возвращаются к привычной сочувственной полуулыбке. — Хотя иногда мечтаешь о буднях...
Волошин приблизился ко входу в кафе, и Сурков поднялся, обозначая свое присутствие. Лица обоих оставались лишенными эмоций, а погружаться в пульсацию отрывочных мыслей мне не хотелось.
Я произнес:
— Присаживайтесь. Не могу сказать, что несказанно рад вас видеть, ибо о братской любви речь не идет, а свидание вы мне, очевидно, подпортите... Так что, ГМ — это я вас так сокращаю, то есть государственные мужи, — давайте к делу.
— Не увлекайтесь, Владимир Рудольфович. Конечно, Слава мощный союзник, но не стоит недооценивать и старые кадры.
Я ждал ответной реакции от Славы. Но он всего лишь улыбался, тем самым выигрывая время и усиливая свои позиции.
— А то что случится? Меня постигнет участь многих ваших политических противников? Или у вас настолько плохо с чувством юмора, что вы начнете мне угрожать?
Я почувствовал, как закипает глубинная ненависть к этому человечку: «Вот этих двух уродцев для чего привели?»
В голове зазвенела натянутая тетива беспокойства. Я почувствовал, как мир раздваивается и как я отделяюсь от своего тела, одетого по последней моде, поднимаюсь метра на три над полом и вижу все происходящее иным, не мирским зрением. Я ощущаю плотную ткань бытия, в которой барахтаются статисты времени.
Подо мной моя телесная оболочка продолжает беседу с кремлевскими деятелями, отмечая, что Слава слукавил и пришел не один. К происходящему прислушиваются трое посетителей. Причем двое не знакомы с третьим, хотя и выполняют одну задачу — опекают господина Суркова. Вот двое из них за три столика от нас, руки в позиции, предельно близкой к манящему оружию, на столе только чай. Надо отдать должное вкусу их хозяина, одеты поприличнее кремлевских держиморд. Третий занял идеальное место напротив нас — молодой высокий блондин с чуть нервическим лицом и совсем не уставным оружием, изящно спрятанным в складках ниспадающей замшевой куртки. Его выдают глаза, контрастирующие с непринужденной обстановкой кафе.
Где-то еще дальше я чувствую растущий комок тревожного напряжения, заполняющий все мое существо. Я устремляюсь своей эфирной субстанцией по силовым линиям поля тревоги. Вижу молодую женщину в черном, идущую со стороны Исторического музея к «Боско-Кафе». У нее в руках сумка. Ясно вижу, что в сумке взрывчатое вещество, примитивный запал, смешные, если не сказать трогательные, проводочки и несоразмерно маленькая пипочка, при нажатии на которую все клеточки тетечки разлетятся в сопровождении металлических шариков, щедро насыпанных в то же СВУ.
В голове женщины роятся обрывки молитвы на арабском: «Господь всемогущий, не оставь меня в минуту испытания...»
А вокруг толпа граждан, не ведающих, что через пару мгновений они превратятся в безликие жертвы террористического акта.
Даму замечают молоденькие милиционеры и направляются к ней. Их движение отзывается в гуляющей публике рокотом волнения. Волна тревоги заставляет террористку бежать в направлении кафе.
Обладатели мертвецких костюмов кремлевской охраны замечают движение женщины в сторону охраняемого объекта, и стоящий чуть дальше от нас офицер бросается ей наперерез с поднятыми руками. Один из бойцов Суркова выхватывает пистолет и летит через столики в направлении Славы, пытаясь закрыть его своим телом. Волошин инстинктивно откидывается назад и падает со стулом на пол, что воспринимается его вторым телохранителем как официальное начало военных действий. «Макаров» телохранителя тут же оказывается нацелен на летящего в прыжке коллегу. Блондин вскакивает на ноги, в его руках появляется «узи», уже извергающий первый плевок горячего металла в сторону волошинских ребят.
Я понимаю, что мне это надоело. Очень-очень надоело. И я уже не просто зол, а нет слов как зол. Это что, Голливуд, кино про долбаных ковбоев? Нет, ну подумайте, мне человечество спасать, а эти недоумки сейчас ухлопают элиту российской политики с апостолом в придачу. И отметьте, с первым апостолом — гражданином России. Это вам не хухры-мухры... Да еще новоявленная Вера Засулич хренова со своим взрывоопасным танцем живота превратит всех нас в трудноопознаваемые останки...
Нет сил терпеть балаган! Несерьезно! Именно несерьезно! Когда терроризм приводил к намеченным политическим целям? Позвольте спросить, где в Священном Писании вы нашли подтверждение этих архиреакционных мыслишек? Незаметно для себя я перешел на ленинскую манеру говорить. Вот так-то, милочка, уготована вам прямая дорога в ад, в геенну, понимаете ли, огненную. Ну и гореть вам там синим пламенем, а вовсе не зеленым, и не под знаменами аллаха, и не в раю. Вот так-то...
Наберут несчастных дурех по объявлению, одурманят химией — и сколько потом невинных людей страдает! А все от вечного восхищения террором, — что в литературе, что в истории. А ведь зло, чистейшей воды зло!
