Исуна Хасэкура - Волчица и пряности. Том 5
— Но согласиться с тобой не могу. Это верно, что не всегда именно твое присутствие непосредственно приводило к нашим неприятностям, но…
Лоуренс просто не мог заставить себя признать, что Хоро права.
Он хотел сказать ей, что во всем виновата она.
Его ворчливая речь увяла на полуфразе; Хоро кинула на него такой взгляд, словно не могла поверить, что они вообще разговаривают.
— Я прекрасно вижу, что ты просто не желаешь со мной соглашаться, несмотря на то, что я отнюдь не корень всех наших проблем.
Лоуренс нахмурил брови, пытаясь понять, какой еще фокус она затевает. Хоро заметила это и хихикнула. Затем продолжила:
— Это потому что ты всегда действуешь с оглядкой на меня — потому тебе и кажется все время, что это я тебя тяну то туда, то сюда.
Лоуренс ощутил, как у него дернулась бровь.
Она была права.
Но признать это означало признать, что волчица его превзошла.
Иными словами –
— Хех. Упрямый, как всегда, — сказала Хоро; ее голос колол не хуже сыплющейся с небес ледяной крошки.
Улыбка ее была чистой, и ненадежной, и холодной — словно волчица готова была уйти навсегда.
Он должен был ее поймать.
Вопреки рассудку от этой улыбки Хоро ему хотелось кричать в голос.
И в следующее мгновение ее хрупкое тело оказалось бы в его объятиях.
Это казалось самым естественным, что только может быть на свете.
— Ммпф.
Желание одолевало его не дольше, чем четыре шага лошади, влекущей повозку.
Сохранив самообладание, Лоуренс направил повозку в очередь, ожидающую досмотра перед въездом в город.
Причина его сдержанности была проста.
Вокруг них толпилось множество людей.
Встречаясь на пересечении торговых путей, бродячие торговцы обожали сплетничать, даже о себе подобных. Если Лоуренс будет открыто заигрывать со своей спутницей, слухи разнесутся, в этом сомнений не было.
Хоро со скучающим видом огляделась.
Определенно ей было скучно.
Некогда Лоуренс считал, что все женские улыбки одинаковы; теперь, однако, он мог различать малейшие оттенки чувств на лице Хоро. Сейчас, помимо скуки, присутствовала еще толика беспокойства.
Увидев это, Лоуренс вдруг кое-что осознал. Все его действия были вызваны двумя основными побуждениями.
Во-первых, Хоро.
Во-вторых, торговля и прибыль.
Хоро боялась одиночества еще сильнее, чем Лоуренс. Неудивительно, что иногда ее пугало, что она и торговля находятся на разных чашах лоуренсовых весов. В конце концов, лишь богам ведомо, в какую сторону качнутся эти весы — или насколько шатким будет равновесие.
И конец их странствия был не так уж далек.
Не решит ли она влезть в новые неприятности как раз тогда, когда Лоуренс наденет на себя личину торговца, — просто чтобы проверить, какой путь он изберет и что для него важнее, она или кошель?
Впрочем, едва ли она настолько мелочна, чтобы о подобном стоило беспокоиться.
Повозка медленно продвигалась вперед вместе с очередью; клуб белого тумана вырвался из-под капюшона Хоро, когда она раздраженно взглянула на Лоуренса.
— Горяченького бы сейчас, — сказала она.
Несомненно, она имела в виду ужин. И явно ждала от него согласия.
— О да, после такого холода. Зависит от цены, конечно, но я бы взял рагу с хорошим таким, густым мучным соусом.
— Да, да! Сладкий молочный запах… иногда он лучше, чем запах хорошего вина.
При виде того, как Хоро восторженно кивает, спрятав пол-лица в лисий шарф, Лоуренс мгновенно забыл все ее раздраженное бурчание последних нескольких дней.
Хорошо иногда заказать какое-нибудь блюдо, где много разных вкусных вещей.
— Рагу из сезонных овощей было бы особенно неплохо, — продолжил Лоуренс.
— Из овощей? Неужели тебя не привлекает запах тушеного мяса, которое плавает в сливочном соусе?
Несмотря на то, что Хоро провела несколько столетий в пшеничных полях, ее вкусы были аристократичнее, чем у любого аристократа.
Уже перед самой стеной Реноза Лоуренс предпринял последнюю контратаку. Он жалел, что дал слабину прежде.
— Говорят, изысканная пища вредна для глаз и для языка.
— О? А как ты думаешь, насколько вредно для моего сердца было провести столько столетий, вообще ничего вкусного не пробуя? — и Хоро кинула на него пронзительный, сердитый взгляд.
Она была непреклонна, янтарные с красным отливом глаза сверкали, как два драгоценных камня.
Перед этими драгоценными камнями оставалось лишь упасть на колени.
Лоуренс, однако, был торговцем, не какой-нибудь аристократкой, помешанной на драгоценностях. Если цена не устраивала, сказать можно было лишь одно, даже стоя перед прекраснейшим из брильянтов.
— Только после того, как я посоветуюсь со своим кошелем.
Хоро отвернулась, как упрямый ребенок.
Лоуренс знал, что, скорее всего, в итоге на ужин у них будет мясное рагу. И Хоро явно была уверена в том же.
И все-таки они притворялись, что спорят.
Лоуренс шевельнул вожжами и направил повозку вперед.
Когда они въезжали на досмотровую площадку, Лоуренс поднял глаза на каменную стену, поросшую мхом под долгими дождями.
Тут же он вновь опустил голову; но вовсе не для того, чтобы попытаться скрыть что-то из товаров от пошлины. Нет, он хотел всего лишь спрятать в бороде улыбку.
Видимо, холодный зимний дождь был виной малолюдности улиц города.
Те немногие, что все-таки оставались снаружи, — в основном это были дети; они носились туда-сюда, прижав руки к груди и оставляя позади себя облачка белого дыхания, — несомненно, по поручениям городских лавочников и ремесленников. Некие призрачные фигуры, закутанные в тряпье, судя по всему, выполняли ту же работу.
Ларьки, обращенные к улице, были безлюдны; легкий туман собирался на краях крыш и стекал с них. Нищие собирались под крышами ларьков, пользуясь отсутствием торговцев, которые бы их прогнали. Типичная картина дождливого дня.
Но палаточный городок, выстроившийся вне города у самых ворот, и его обитатели, готовящие себе там еду, давали понять, что что-то происходит.
Лоуренс держал в руке деревянную пластинку, полученную во время досмотра (пластинка удостоверяла, что ее владелец — иностранный торговец), и вполуха слушал недовольное брюзжание Хоро.
— Не сказать чтобы я считала это чудом мироздания, но разве это не что-то недостижимое, разве это не достоинство? Как ты считаешь?
— Да, конечно.
— Если мы сравним что-то, что лишь чуть-чуть недотягивает до абсолютной грандиозности, и что-то, что, несмотря на скромное происхождение, достигает все же величия, — последнее заслуживает большего уважения, ты согласен?
