Томас Майн Рид - Призрак или гризли? Что я видел, пересекая Скалистые горы
Подъехав, мы обнаружили в нем одну женщину; держа у груди ребенка, она сидела среди кухонных принадлежностей.
Мужчина, который мог бы быть ее мужем, но не походил на мужа, сидел на облучке впереди и управлял двумя лошадьми, которые с трудом тащили фургон.
Так как ни она, ни он не обратили на нас особого внимания, мы только поклонились, проезжая мимо, и поскакали вперед; конечно, нас удивил этот одинокий старый фургон с его содержимым – мужчиной, женщиной и ребенком, – двигающийся в Калифорнию. Достаточно, чтобы возбудить любопытство и строить предположения.
Мы все еще говорили об этом, когда боковое ущелье, способное дать прибежище снежному барану или медведю, заставило нас свернуть с дороги; мы решили, что сможем вернуться на дорогу кружным путем. Лошади у нас свежие и выдержат несколько лишних миль.
Свернув в боковое ущелье, мы начали подниматься. Ехали мы молча, в надежде на удачный выстрел. Временами в таких ущельях пасутся дикие овцы; иногда они приходят пить из ручьев, которые обычно протекают по дну. И когда начинают убегать по крутым склонам, их можно подстрелить.
Однако главная причина, по которой мы покинули тропу, заключалась в том, что два человека из нашего каравана – наш проводник и еще один – проехали вперед, чтобы выбрать место для ночевки. Пока они едут перед нами, у нас нет надежды встретить дичь на часто используемой тропе; именно поэтому мы с нее и свернули.
Поднявшись на значительную высоту и не встретив в зарослях никого крупнее сойки, мы оказались на каменном выступе, с которого открывался вид на дефиле, по которому внизу проходит тропа. Но мы увидели также, что крутой обрыв мешает продвижению вперед; нам придется вернуться и по боковому ущелью снова выйти на основную тропу.
Раздосадованные этим двойным разочарованием, мы уже готовы были направить лошадей вниз, когда до нас донесся из ущелья какой-то звук. Мы продвинулись на шаг-два вперед и, согнув шею, заглянули вниз с края обрыва. Да, там внизу источник звука – группа людей, очевидно, с того же фургона. В центре типичный человек из «страны Пайк», в домотканой куртке с высокой талией и короткими рукавами, в поношенной войлочной шляпе, в тяжелых грубых сапогах с заткнутыми в них брюками. Он сидел верхом на лошади, вполне соответствовавшей по своей грубой внешности. Человек был высокий, длиннобородый, в зубах он держал трубку. На несколько футов выдавался ствол длинного ржавого ружья; к седлу были прикреплены сковорода, котелок для кофе и несколько других предметов посуды и кухонных принадлежностей. Вторую фигуру в группе представлял пес, бежавший рядом с лошадью. Но было и четверо других; и именно они прежде всего привлекли внимание, заставили изумленно на них смотреть. Это все были дети, старшему едва исполнилось шесть лет. Двое, самые маленькие, сидели на лошади вместе с мужчиной; один у него на коленях, второй – сзади, на крупе, обхватив мужчину за пояс. Остальные двое: мальчик и девочка – держались за хвост лошади, как будто собирались потащить ее назад. Картина была такая уморительная – особенно в таком отдаленном месте, – что мы с моим спутником едва не расхохотались. Остановила нас только крайняя нелепость зрелища; эта нелепость лишила нас дара речи.
Прежде чем мы вновь овладели ею, поведение мужчины заставило нас молчать. Оно явно указывало на тревогу. Он неожиданно натянул повод и схватил ружье, как будто собирался им воспользоваться; глядя прямо перед собой, он словно расспрашивал тропу впереди.
«Индейцы!» – подумали мы, тоже глядя вперед, в дефиле. Но тут же изменили свое мнение, увидев между двумя скалами огромное четвероногое; его туловище заполняло все пространство между камнями.
– Гризли, клянусь святым Хьюбертом! – воскликнул мой спутник, Мы были одинаково взволнованы, увидев этого знаменитого повелителя Скалистых гор и оба разочарованы, потому что животное было далеко за пределами досягаемости наших ружей: чтобы выстрелить, нам нужно было проехать еще не менее мили. В этот момент каждый из нас отдал бы сто долларов, чтобы оказаться на месте человека из «страны Пайк». Может быть, подумали мы, и он рад был бы с нами поменяться. Но нет. Вместо того чтобы повернуть и устремиться назад, к фургону, как, по нашему мнению, следовало поступить с четырьмя детьми, рослый бородатый мужчина и не думал отступать. Фургона еще не было видно; но даже если бы он был поблизости, это ничего не изменило бы. «В Миссури мне такое приходилось видеть, что никакой гризли меня не испугает», – так сказал он нам впоследствии, когда мы познакомились.
На своем месте, совершенно вне игры, мы могли только смотреть. Так мы и поступили, к своему удивлению и даже изумлению, потому что последующее оказалось загадкой, которую тогда мы не могли разрешить.
Вместо того чтобы отступить, отец четверых детей – дети по-прежнему жались к лошади – направился к зверю, который преграждал ему путь и явно бросал вызов. В пятидесяти ярдах от животного мужчина поднял свое длинное ружье, прицелился и выстрелил.
К нашему удивлению, выстрел не имел никаких последствий. Пуля несомненно попала медведю в голову: мы видели, как одновременно с грохотом выстрела поднялась кожа над глазом животного. Но медведь не шевельнулся, не ушел со своего места.
Человек из «страны Пайк», по-видимому, удивился не меньше нас. Мы слышали его восклицания, подтверждающее это; весь его вид свидетельствовал об изумлении. Но он лишь мгновение оставался неподвижным. Быстро перезарядив ружье, он опять прицелился и выстрелил – с тем же результатом. Как и раньше, мы видели, что пуля попала в медведя; и как и раньше, животное не шевельнулось! Ни конечности, ни вся туша не дрогнули; не слышно было и рычания.
Мы с моим спутником еще больше удивились. Такое непостижимое зрелище поставило нас в тупик.
Миссуриец, казалось, разделяет наше изумление: мы слышали его изумленные восклицания, перемежающиеся проклятиями. Он опять зарядил ружье и в третий раз выстрелил в гризли. Но на этот раз спешился и подошел к животному на двадцать шагов. Промахнуться он не мог: слишком хорошо он для этого стрелял; однако результат был прежним. Медведь по-прежнему стоял на том же месте, где мы впервые его увидели; он не упал, хотя три пули пробили ему голову; и не собирался ни нападать, ни убегать.
Это слишком даже для зрителей на безопасном удалении; мы с моим спутником были в полнейшем недоумении. Очевидно, и мужчина внизу тоже ничего не понимал. Но теперь мы увидели, что он дрожит и готов отступить; он, не боявшийся ничего смертного: ни животного, ни человека, – испугался сверхъестественного. Существо, неподвижно стоящее между камнями: не могло принадлежать земле. Это не медведь, не гризли, это вообще не животное, а привидение, существо из другого мира.
