Михаил Ляшенко - Мир приключений № 4, 1959
— Нуте-с? До той сосны!
И, свистнув по-разбойничьи в свой каменный кулак, так лихо рванулся с места, что Юра, не знавший, как себя вести в этом неожиданном состязании, припустил вовсю. Он перегнал Андрюхина только у самого финиша.
— Нехорошо! — сердито фыркнул академик, не глядя на Юру. — Нехорошо, да-с! Каких-нибудь сто метров — и одышка!
Все еще фыркая, он легкой рысцой побежал к машине. Тяжело топая сапогами, Юра уже не рискнул его обгонять. У него было странное ощущение приближения не то сна, не то старой, знакомой сказки. Этот старец в восемьдесят семь лет — с густой шелковистой бородой без признаков седины, с молочно-розовой кожей и блестящими глазами юноши, с силой и легкостью спортсмена — походил на волшебника, с которым сидеть рядом было увлекательно и страшновато.
— Вот мы, собственно, и приехали. Прошу пожаловать в академический городок, — сказал Андрюхин и тотчас сердито кашлянул, останавливая машину.
Юра невольно взглянул на спидометр: они отъехали от шоссе девятнадцать километров. В ту же минуту из кустов на шоссе вынырнул тощий, удивительно рыжий человек в очках и помчался к ним со всех ног, словно за ним гнались.
— Профессор Паверман, следите за дыханием! — сказал Андрюхин, едва рыжий, подскочив к машине, открыл рот.
— К черту… к черту дыхание! — Паверман действительно едва переводил дух. — Все пропало! Полный развал! Все погибло!.. Если вы не видели идиота, Иван Дмитриевич, то вот он!
Человек, которого академик назвал профессором Паверманом, принял довольно картинную позу, откинув большую голову с пышной шевелюрой.
— В чем дело? — спросил Андрюхин с веселым любопытством.
— В чем дело? — Паверман, поправив очки, моментально задвигался и даже сделал попытку влезть в закрытую машину. — Неужели вам не докладывали?
— Нет.
Приблизив губы к уху Андрюхина, Паверман громко выдохнул:
— С Деткой плохо!..
Руки Андрюхина, покойно лежавшие на руле, мгновенно сжались в кулаки, блестящие глаза потемнели.
— Что-нибудь серьезное?
— Не знаю. Лучше всего вам взглянуть самому… Беспокойна. В глазах просьба, почти мольба. Слизистые воспалены. Стула не было. Температура нормальная.
Андрюхин полез было из машины, но, заметив Юру, приостановился:
— Я отлучусь на час. Побродите тут один…
Юра вышел из машины и огляделся. Перед ним возвышалось необыкновенное здание, похожее на огромную елочную игрушку. Хотя на дворе стояла слишком теплая для февраля погода, три — четыре градуса выше ноля, — все же это был февраль: вокруг, пусть серый, ноздреватый, как брынза, лежал снег. Дом, мягко блестевший гранями какого-то теплого и даже вкусного на вид материала, весь утопал в густом сплетении дикого винограда, хмеля и роз. Юра нерешительно приблизился к зданию. Только подойдя почти вплотную, он убедился, что розы, и хмель, и виноград находились внутри прозрачной, на вид невесомой массы, из которой были сделаны часть фасада и украшавшие его легкие галереи.
— Слоистый полиэфир, — услышал Юра чье-то довольное хихиканье. — Новичок?
— Да, — поспешно подтвердил Юра, оглядываясь. Никогда еще он не чувствовал себя до такой степени новичком.
Перед ним стоял плотный, краснолицый человек, с коротко подстриженными бобриком седыми волосами. Он был без шляпы, в толстом свитере. Его лыжи валялись около скамьи воздушно-фиолетового цвета, на которую садиться, казалось, так же противоестественно, как на цветочную клумбу. Тем не менее, посмеиваясь над Юрой, лыжник спокойно плюхнулся на фиолетовую скамью.
— Приходилось ли вам слышать такой научный термин — молекула? — озабоченно спросил он в следующую минуту, с явным превосходством поглядывая на Юру. — Приходилось? И о полимерах вы также, конечно, имеете представление — ведь сейчас это знает каждый школьник. — И, не дожидаясь ответа, лыжник продолжал. — Но, видно, вам не приходилось специально заниматься пластмассами. Знайте же, что если девятнадцатый век был веком пара и электроэнергии, то двадцатый стал веком атомной энергии и полимерных материалов! Из полимеров, этих гигантских молекул, делают всё. Пластмассы заменяют все цветные металлы: медь, никель, свинец, золото, тантал, что угодно! Они заменяют любые жаропрочные и кислотопрочные стали, любые антикоррозийные покрытия; они заменяют каучук, шерсть, шелк, хлопок. Средний завод синтетического волокна дает в год тридцать пять тысяч тонн пряжи — столько же, сколько дадут двадцать миллионов тонкорунных овец. Впрочем, никакие овцы не могут дать волокно такого качества, как современные химические заводы. Самолеты «ТУ-150» почти целиком сделаны из пластмасс. Даже в «ТУ-104», предке современного самолета, насчитывалось более ста двадцати тысяч деталей из пластмасс и органического стекла… Сегодня пластмассы — это водопроводные трубы и дома, самолеты и суда любого тоннажа, это одежда и станки, обувь и шины. Пластмассами начинают ремонтировать людей…
Взглянув на лыжника, Юра поспешно отвел глаза, в которых мелькнула усмешка над горячностью открывателя всем известных истин.
Он попытался остановить словоизвержение незнакомца:
— Я работаю на Химическом комбинате и со многими вещами сталкивался, но…
— Не верите?! — воскликнул возмущенный собеседник. — А между тем особые пластмассы уже много лет используются для операций сердца, операций на коже, для протезирования внутренних органов! У нас в горах я знал человека, которому сделали новый пищевод из пластмассы, а в этом городке вы сами увидите людей с искусственными руками и ногами, неотличимыми от настоящих.
— Вы давно здесь живете? — спросил Юра, снова пытаясь остановить этот водопад слов.
— Шестой год… Раньше я пас овец в Ставрополье, давал людям хорошую натуральную шерсть, гордился этим. Это была одна моя жизнь. Теперь начинается вторая. Я решил стать ученым и делать химическую шерсть, лучше натуральной…
— А эта скамья, — спросил Юра, переминаясь с ноги на ногу, но все же не решаясь опуститься на великолепное фиолетовое сиденье, — она тоже из пластмасс?
— Слой стеклянной ткани, слой полиэфирной пластмассы вперемежку, — заявил лыжник, похлопывая по скамье, в нежной глубине которой как будто плыли яркие кленовые листья. — Прочнее стали, но в шесть раз легче. Приподымите!
Юра послушно подошел, взялся за скамью и неожиданно поднял ее в воздух вместе с лыжником.
— Эй, вы! — завопил тот. — Полегче!
Сам встревоженный этим фокусом. Юра осторожно опустил скамью на снег.
— Верно, тоже из чабанов? — сердито спросил лыжник. — Ну конечно! А какого вы года?
