Сергей Хелемендик - Наводнение
Примерно за два года до описываемых событий выпускник Барселонского университета Луис Хорхе Каррера получил предложение поехать в Эль-Параисо, маленькую страну, расположенную, как пишут в газетах, в сердце Латинской Америки, преподавать испанский язык и литературу в открываемом по соседству с Ринкон Иносенте университетском центре. Луис согласился, особенно не раздумывая, потому что ничего другого ему никто не предлагал, да и сама возможность получить работу преподавателя была редкой удачей. В нашем мире, который, если верить социологам, стремительно облагородился за последние сто лет, стал несравнимо добрее и гуманнее, спрос на преподавателей литературы все ниже и ниже с каждым годом. Спрос растет на оружие и солдат…
Машина Луиса пересекла мост, соединяющий Ринкон Иносенте с остальной частью Эль-Параисо, и, петляя по пустынным узким улицам, приближалась к дому. Луис чувствовал себя немного лучше. Встречный ветер охладил голову. Ядро в желудке перестало перекатываться. Оно просто лежало давящим грузом. По дороге Луис остановился у небольшой лагуны и помыл машину. Но запах свиней преследовал его.
Загнав машину в патио1, Луис вспомнил, что ключи от дома остались в брюках, а брюк не было. Другие ключи могли быть только у садовника.
Садовник Роландо обслуживал несколько домов, принадлежавших правительству Эль-Параисо. По этой причине он был государственным служащим и высоко ценил себя. Свою задачу он видел в том, чтобы при помощи мачете – большого ржавого ножа – подстригать буйную траву на вверенном ему участке. Роландо делал это каждый день, но понемногу, минут по двадцать. Остальное время он обычно проводил с экономкой Хуаной в кухне административного домика. Они курили, пили кофе, говорили громко и долго, а трава тем временем росла и росла; а потом вдруг наступало время, когда солнце в считанные дни превращало ее в рассыпающуюся рыжую солому, и Роландо оказывался совсем без дела, что вызывало в нем состояние особого душевного подъема.
Несмотря на то что часы показывали половину второго – время, когда уважающие себя государственные служащие Эль-Параисо покидают рабочие места до следующего дня, Роландо был еще на кухне. Он возился с электроплиткой и распространял вокруг себя запах жарящегося кофе, смешанный с удушливым дымом сигары. Роландо приветствовал Луиса так, как он здоровался абсолютно со всеми:
– Хи-хи, жарко, правда?
Большинство людей, к которым обращался Роландо, не могли понять глубинного смысла этой фразы, потому что либо не знали испанского, или знали испанский, но не местный диалект, в котором слово «жарко» неожиданно превращалось в «салька». И тем не менее улыбка садовника была настолько простодушна, чиста, радостна и невинна, что с ним всегда соглашались.
– Дай мне ключи! – выдавил из себя Луис. Ему вновь стало плохо.
– Хи-хи! Они сейчас у Хуаны! Ключи то есть! А Хуана уехала к тетке в деревню. Приедет завтра или послезавтра… Хи-хи! У тетки очень плохо со здоровьем, четвертый день не прекращается понос! Хи-хи… А зачем тебе ключи?
– Чтобы открыть дверь… – Вид Луиса в трусах не удивлял Роландо. Даже на главных улицах Ринкон Иносенте в трусах любых разновидностей прогуливается каждый второй.
– А-а… Ты потерял ключи! Тогда все понятно! Пойдем, я открою! Почему ты сразу не сказал, что потерял ключи? Хочешь кофе? Нет? Тогда я допью – и пойдем!
Роландо допивал кофе, а Луис ждал его. Он знал, что торопить Роландо бессмысленно. В Эль-Параисо никто никогда не спешит. Людей, которые спешат, здесь не понимают, а значит, просить Роландо допивать кофе быстрее или отложить это дело на несколько минут – глупо. Просьба ничего не изменит, но, как все непонятное, погрузит Роландо в долгие и мучительные раздумья…
По дороге к дому Луиса они натолкнулись на графиню, которая разложила игрушки в тени высоких бананов и что-то тихо нашептывала. Роландо осторожно потрогал волосы графини толстыми коричневыми пальцами. Он делал так столько раз в день, сколько графиня попадалась на его пути. Детей, у которых светлые волосы, обязательно нужно гладить по голове! В этом убеждены все жители Эль-Параисо, и к волосам графини ежедневно прикасались десятки разноцветных рук. Графиня не заметила прикосновения Роландо, зато Луиса она увидела сразу и побежала ему навстречу.
– Луиси! Папа привез мне бегемота плавающего! – зазвенел ее голос. – Бегемот умеет плавать! – Графиня была счастлива. – Смотри, он уже был на море и покупался! Только ты его не лопни! – забеспокоилась она и протянула Луису надувного бегемота с добродушной физиономией и голубыми глазами.
– Все бегемоты умеют плавать, – ответил Луис и не услышал своих слов. Он с ужасом чувствовал, что язык не слушается его. Луис подумал, что, может быть, именно так начинают умирать люди.
– Люси, а папа сейчас дома? – спросил он.
Отец Люси, граф Хуан Сантос Родригес, был соседом Луиса и главным хирургом местного госпиталя, несмотря на свои тридцать лет, для хирурга возраст почти детский.
– Папа дома. Но он спит даже! Да, по-моему, папа спит совсем! – Графиня забавно путала модальные оттенки речи.
– Пойди разбуди папу! Скажи, что Луису плохо и он просит зайти… Прямо сейчас! – Луиса начала бить дрожь, что-то мучительно жгло в верхней части живота. Ему хотелось лечь на траву, и лежать не двигаясь.
– А чего?.. А чего тебе плохо? – заволновалась Люси. – Хочешь, я дам тебе бегемота плавающего поиграть? – Говорить «а чего?» Люси научилась у Роландо.
Луис снова наклонился к ней и, сдерживая стон, попросил:
– Беги к папе! – Он тихо подтолкнул Люси в сторону дома графа. Девочка нерешительно тронулась с места и пошла, удивленно оглядываясь, а потом, решившись, припустила со всех ног с криком «Папочка! Папа!», хотя граф еще не мог ее слышать.
* * *
Роландо открывал замок дома Луиса перочинным ножом, приговаривая, что он всегда открывал этот замок именно так, а Луис сидел на ступеньке и тяжело, хрипло дышал. В таком положении их и застал Хуан Сантос Родригес, отец маленькой графини, настоящий живой граф.
Это был человек небольшого роста. Его гибкое и мускулистое тело было покрыто ровным красноватым загаром. Лицо графа напоминало средневековые испанские полотна тех времен, когда художники почему-то удлиняли мужчинам подбородки. Или мужчины тогда в самом деле имели такие подбородки. Длинный, острый подбородок не портил лица графа, а, напротив, придавал нечто необычное и в то же время такое, что лишало его лицо национальной характеристики. Графа можно было принять за кого угодно: европейца, австралийца, латиноамериканца, канадца или финна. Большие темно-зеленые, навыкате глаза графа были необычно подвижны и проницательны, и он, словно зная об этом, предпочитал прятать их за темными очками.
