Зоя Журавлева - Искатель. 1966. Выпуск №6
— Только не больше, Никифорыч! Больше не могу, — вздохнул главный.
— Мне хватит, — сказал. Сурин,
…Около четырех утра, когда небо еще только чуть бледнело и город сонно сопел трубами, на окраине Ашхабада у обочины стоял человек в сером плаще, какой не жалко в любую дорогу, с фанерным, почти карманным чемоданчиком. Мимо пылили ЗИЛы и неусыпные «газики». Кое-кто сердобольно тормозил, но человек стоял равнодушно, словно его не касалась дорога. Только когда показалась машина мелиоративного треста, ЗИЛ-157, номер 67–90, вполсилы груженная щебенкой, он неторопливо поднял руку.
Шофер Шукат крикнул, сбавляя ход до самого малого:
— В пустыню, дядя! К Серному…
И уже хотел газануть, потому что попутчики в пустыню просто так у обочины не валяются. Кому охота трястись в духоте? Туда самолетом больше. Но человек ответил, не удивившись:
— Знаю. Подкинь…
— Куда тебе, дядя? — теперь удивился Шукат. — Я ведь до самого Серного не доеду, раньше сверну,
— И не надо, — сказал человек, хозяйственно устраиваясь в кабине. — Сбросишь на сорок первом километре за Ербентом.
— Это мне рядом. Можно, — согласился Шукат, соображая, что там — на сорок первом. Вышка? Или экспедиция стоит? Может, кошара? Через минуту он отчетливо вспомнил, что на сорок первом ни хрена нет, кроме песка. Только особо крутой бархан, на котором буксуют.
— Зачем туда? — настраиваясь на затяжную беседу, спросил Шукат. Он был разговорчивым парнем и в рейсах прямо-таки страдал от одиночества.
— Надо, — хмуро сказал человек, отрезая расспросы. Но прежде чем впечатлительный Шукат успел серьезно задуматься, с каких это фиников темная личность в сером плаще рвется к центру пустыни и не следует ли по этому поводу свернуть в Безмеине к милиции, человек улыбнулся почти виновато и пояснил:
— Не умею я рассказывать, парень. Ездил там когда-то. А сейчас механиком в автокомбинате, может, слыхал? Сурин фамилия…
— У вас мой кореш работает, — сразу успокоился Шукат. — Назаров.
— Есть такой, — усмехнулся Сурин. — Драчливый у тебя кореш. Через Безмеин, что ли? А прямо совсем не ездят?
— Как это — прямо? — не понял Шукат.
С самого первого километра они знали эту дорогу по-разному. Вернее — знали разные дороги. Во времена шофера Сурина сернозаводская трасса, вырвавшись из Ашхабада, круто уходила на север. С такыра на такыр, до самого Бахардока. Некоторые такыры раскисали зимой, и, обходя их, дорога на двадцать шестом километре резко виляла влево.
А на пятидесятом всегда разводили костер, самое костровое место — мелкий укрепленный песочек, заросли саксаула и цветов. Там ночевали джейраны, прятали маленьких за барханом. Сурин как-то ружье там посеял, на такыре — девять километров такырище. Шут его знает как вылетело из кабины. До сих пор жалко. Утром искали-искали…
— На пятидесятом джейраны еще ходят?
— На пятидесятом? — таращит глаза Шукат. — Джейраны?
Старой дороге, которую помнит по километрам Сурин-шофер, давно пришел конец. Те такыры вдрызг разбиты колесами. Потом порядочный кус оттяпал гражданский аэродром. Сделали было объезд, но в аккурат к нему подобрался канал и разлился ашхабадским морем. И барханы там превратились в пляж с шезлонгами, кремом для загара и лимонадом. И парни — ровесники Шуката гоняют в пустыне под парусами. А вроде Сурина, без пяти пенсионеры, кивают удочкой. Какая же там теперь дорога?
Теперь ездят шоссейкой на запад до Безмеина, республиканской трассой вдоль железнодорожного полотна и только оттуда, после чайной, сворачивают на север, в пески. Шукат три года водит, знает лишь этот путь. И пятидесятый ничем не отмечен в его памяти. Километры в пустыне безлики, на взгляд Шуката, невозможно запомнить каждый. Только мозги компостировать. Смысла нет. Просто дорога от Безмеина сложена из трех перегонов: рывок до Бахардока, еще один — к Ербенту, потом — прямо до Серного. Три поселка — три крупные вехи. Кое-где посередке натыканы буровые вышки — за них тоже цепляется глаз. В остальном проскакиваешь без всяких ориентиров, дорога — тебе ориентир, сама ведет, только с нее не сходи…
— Недавно у каротажников чуть шофер не погиб, — сказал Шукат для затравки и покосился на пассажира. Но этот механик — Сурин, кажется? — и глазом не моргнул, привык небось к асфальтовым гаражам, премиальным и теплой уборной. А в песках зимой примерзаешь к сиденью, а летом это чертово сиденье, черное, как нарочно, так и прожигает зад, почище сковородки… — В пустыне сдохнуть — раз плюнуть, — назидательно сказал Шукат, чувствуя себя заслуженным асом.
— Чего же он? Сбился с дороги? — наконец спросил Сурин.
— Сбился! — хмыкнул Шукат. — Горючее кончилось, не рассчитал, завяз на развилке. Надо было в машине сидеть, как по инструкции, а усидишь разве, когда кругом — один. Принял слегка для храбрости — и ходу. Думал, девять километров до буровой, а поперся к поселку, не туда свернул, там все тридцать…
— Бывает, — сказал Сурин.
— Вертолетами искали, — сказал Шукат. — Контрольные сутки прошли, все сразу забегали. Не на бульваре! Вездеход к машине выскочил — стоит, воды — ни капли, и человека нет. Потом уж по следам шарили-шарили…
— Горючее, говоришь? — усмехнулся Сурин. — Лучше надо считать.
— Как ни считай — пустыня, — обозлился Шукат. — Иной раз целый день на дороге сидишь — и ни одной встречной машины. Вон у меня как кардан полетел третьего мая, так…
— Сколько с собой берешь?
— Чего? — не понял Шукат.
— Карданов, к примеру…
— Ну, запасной обычно бывает, — замялся Шукат. — Целую мастерскую с собой же не будешь тягать!
— Угу, — усмехнулся Сурин. Спорить ему не хотелось. Парень, конечно, горячий, с амбицией, но ЗИЛ ровно держит. Шофер. Просто времена сейчас другие. Целый день, видите ли, ни одной встречной… А возле Серного, не доезжая, на семьдесят третьем километре, есть Правдинский подъем. Был, во всяком случае. Семь суток там Правдин бился в 30-м году. Семь суток сидел, и ни один дьявол не проехал мимо. Ни сзади, ни спереди. Только басмачи кругами ходили, как вороны. Счастье еще, что не жратву вез…
— Я на своего ишака надеюсь, — похлопал по баранке Шукат, — ломит хоп хны, запасу не надо. Разве кардан какой…
…Раньше они собирались в дорогу иначе. Подход другой был: на себя на одного надежда. Вот, к примеру, «рено». Полностью-то — «рено-Сахара»: карбидное зажигание, стартер, динамо. Всем заводом на Серном встречали — без глушителя далеко слышно, ползешь. Брали с собой в рейс бензину литров пятьсот, воды четыре бочки, автол — солидол, картошки — само собой, до мешка, хлеба, козлы покрепче, чтоб под машиной с удобствами корячиться, втулки сцеплений, полуосей — до десяти штук, карданов — этих до сорока брали.
