Александр Демченко - Поднебесный гром
И он ушел, хлопнув дверью.
Через несколько минут Востриков вызвал к себе Аргунова.
Протирая очки, он заискивающе заглянул своими тревожными близорукими глазами в твердые спокойные глаза Аргунова.
— Андрей Николаевич, может, все-таки слетаешь, а?
Аргунов покосился в окно.
— Видите, что творится? Потерпим.
— Сколько же можно терпеть? — вскипел Востриков.
— Сколько надо, столько и потерпим.
Востриков с силой бросил на стол очки и, подойдя к окну, горестно вздохнул:
— Безобразие!
С третьего этажа кабинета начальника ЛИС, как с наблюдательного пункта на высоте, видны застывшие на месте самолеты и спецмашины возле них и люди в рабочих комбинезонах, слонявшиеся без дела. Все ожидало команды «Вперед!». А команды не было…
Востриков позвонил на метеостанцию.
— Выяснили?
Знакомый ленивый голос невозмутимо ответил:
— Нижний край сто восемьдесят метров, возможен дождь.
Востриков зло бросил трубку и зашагал по комнате — маленький, со взъерошенными волосами и со сбившимся набок галстуком. Вдруг остановился, будто вспомнив что-то, сел за стол. Указал Аргунову на стул:
— Прошу.
Аргунов сел:
— Я вас слушаю.
— Нет, это я вас хочу послушать, почему у нас нехорошо как-то все получается.
— Что именно?
Востриков неторопливо надел очки и доверительно, с просительными нотками в голосе заговорил:
— Андрей Николаевич, давай разберемся. Понимаешь, не моя это прихоть — посылать вас в такую непогодь. Но план поджимает, план! Месяц на исходе, рабочих кормить надо, премия сорвется.
— Семен Иванович, не надо мне это объяснять, — Аргунов оперся руками о спинку стула, — я не хуже вас все понимаю. Но и вы тоже поймите. Ведь прекрасно же знаете, что при таком сложняке нам не положено летать. На нарушение я не пойду.
— Значит, отказываешься?
— Категорически!
— А если я еще кого-нибудь попрошу? — вкрадчиво спросил Востриков.
— Никто не полетит. Я запрещаю!
— Но ведь начальник ЛИС я, — напомнил Востриков.
Такое уже случалось не раз, когда их интересы сталкивались: начальника летно-испытательной станции и шеф-пилота, его заместителя по летной части. Однажды Федя Суматохин, присутствовавший при очередной такой стычке, даже вспылил:
— Смотрите-ка, Семен Иванович, лучше за техникой, а в летных вопросах мы и сами как-нибудь разберемся!
Аргунов, правда, молчал, но упорно гнул свою линию. Он никогда не нарушал законов, расписанных в наставлении. Не нарушал и другим нарушить не позволял.
— У вас все? — взглянул он на Вострикова.
— А куда ты торопишься? — остановил его тот. — Сам же говорил — лететь нельзя. Так что посидим, обмозгуем этот вопрос, так сказать, с разных углов зрения…
Аргунов молчал.
— Ну так как же, Андрей Николаевич? Как насчет плана?.. Сорвем — по головке нас не погладят. Учти это…
— Ваше дело приказывать, — сухо сказал Аргунов, поднимаясь, — но я лично…
Востриков сдернул очки, улыбнулся:
— Зачем приказывать? Я думаю, летчики и так поймут. Народ сознательный.
— Вы все-таки настаиваете?
— Не кипятись, не кипятись. Иди лучше поговори с ребятами, а я сейчас…
Аргунов вернулся в летный зал.
Нещадно дымя сигаретами, так, что кондиционер едва успевал очищать воздух, летчики громко стучали по столу костяшками домино. Вокруг играющих толпились болельщики. Аргунов не любил это занятие, он присел в сторонке, раскрыл журнал. Федя Суматохин тотчас же уловил состояние друга, подошел, тронул его за плечо:
— Сыграем партийку в бильярд?
— Нет желания, — вздохнул Аргунов.
К ним подошел огромный медлительный Жора Волобуев.
— Полетать хочется, — мечтательно проговорил он.
— Чего-чего? — Суматохин удивленно уставился на него.
— Полетать, говорю.
— А я думал — севрюжины с хреном.
— Какой севрюжины? — не понял Волобуев.
— У Салтыкова-Щедрина один интеллигент вроде тебя лежал и все думал: чего это мне хочется — то ли конституции, то ли севрюжины с хреном?
— Ну ты и скажешь, Федя… — И Волобуев обиженно отвернулся.
— Ну ладно, не обижайся, давай хоть с тобой сыграем в пирамидку, — предложил Суматохин.
— Давай.
Волобуев аккуратно разбил шары.
— Пятнадцатого в левый угол, — заказал Суматохин, изогнулся над столом, долго и пристально целился и с силой ударил. Шар с грохотом вылетел за борт и покатился по полу.
Игра явно не ладилась.
— Ничего у нас сегодня не получится, — заметил Волобуев, — азарт не тот.
Он немного походил по залу, потом обернулся к Аргунову.
— Слыхал я, Андрей, что к нам новый летчик жалует?
— Обещают, — ответил Аргунов.
— Давно пора. А то тянуть месячную программу вчетвером…
— Тянуть нелегко, зато прибыльно, — сказал Суматохин и потер пальцем о палец, — деньги, брат, не ядерная пыль.
— С каких это пор, Федя, тебя стал занимать денежный вопрос? — едко заметил Аргунов. — Раньше ты вроде деньгами не увлекался?
— То раньше.. А теперь — семья.
— При чем тут деньги? — сказал Волобуев. — С утра до ночи вкалываем, а жить когда?
— Жить? — Суматохин засмеялся. — Что ты называешь жизнью, Жора?
Волобуев не успел ответить, как в зал быстрой неслышной походкой не вошел, а будто вкатился Востриков.
— Всем общий привет. Как настроеньице?
Увидев Волобуева и Суматохина с киями в руках, он слегка нахмурился, но тут же смягчился, остановив свой взгляд на Льве Струеве. Тот, сидя на маленьком диванчике, читал «Руководство к полетам».
«Хоть один делом занимается», — подумал Востриков, оглядывая его стройную, подтянутую фигуру. Черный костюм, ослепительной белизны рубашка, манжеты с золочеными запонками, широкий, модный галстук.
Начальника ЛИС приводила в восхищение аккуратность этого испытателя, который приходил на работу, как на какой-нибудь прием.
Он и в воздухе был безупречен, этот Струев! Иногда, правда, любил щегольнуть у всех на глазах, над аэродромом, но это, пожалуй, не такой уж тяжкий грех. Во всем же остальном… настоящий тип современного испытателя! Джентльмен на земле, дьявол в воздухе!
Востриков подошел к Струеву и поздоровался за руку:
— Как спали, Лев Сергеевич?
— Как всегда, отлично! — Струев снисходительно улыбнулся. — А вы?
— Прескверно. У меня всегда к непогоде ногу ломит… — Востриков снял очки, тщательно их протер, положил в карман и вдруг быстро спросил: — Так и будем отсиживаться?
— А мы не отсиживаемся, мы работаем, — ответил за всех Суматохин и по-свойски улыбнулся начальнику ЛИС, — нам бы спецовочку, Семен Иванович.
